приказ главнокомандующего, который «велел генералам Петру Ивановичу Гордону, Автоному Михайловичу Головину, генералу-майору Карлусу Ригимону полков их с ратными людьми чинить над турским городом Азовом ко взятию того Азова всякой промысл днем и ночью, и для того промыслу к Азову вести шанцы и в шанцах делать рос-каты, а на раскатах ставить большие пушки: галанки и мозжеры (мортиры) и полковые пищали»[539].

Между тем лагерь осаждающих стала тревожить, как и в прошлом году, татарская конница, расположившаяся вне города за речкой Кагальником, впадающей в Азовское море южнее Азова. Первый налет этой конницы под предводительством Нура-дина-султана произошел 10 июня; он получил должный отпор от русской конницы, причем едва не был взят в плен сам Нура-дин, вырученный только своим дядькой, уступившим ему лошадь[540]. Дело это описано самим Петром, находившимся 10 июня в лагере, в тождественных письмах к Ромодановскому, Кревету и Виниусу от 11 июня. «А о здешнем возвещаю, — пишет Петр, — что, слава Богу, все идет добрым порятком, и обозом (лагерем) город обняв кругом и после в шанцы в одну ночь вступили так блиско, что из мелкого ружья стрелятца стали; а за рекою (т. е. в форте князя Я. Ф. Долгорукого) еще нет. Черкасы (украинские казаки) пришли в Черкаской и ждем их вскоре. Вчерашнего дня Народын-салтан с тысячею татарами поутру ударил на обоз наш, где наша конница такой ему отпор дали, что принужден был бегством спасение себе приобресть и до Коголника гнан со всеми татарами, и конечно был бы взят, толко дятко его, пересадя на свою лошадь, упустил; а сам, против гонителей ево став и бився, в руки нашим за спасение ево отдался, того для, дабы тем временем, как он бился и как ево брали, он ушел; однако от Дигилея калмыченина помянутой Народын меж крылец ранен. На котором бою несколко их убито да 4 взято, а наших — 8 ранено». В числе этих восемь раненых было 6 стольников: Ильин, Сазонов, Сухотин, Кафтырев, князь Ф. Львов, Давыдов и один стряпчий — Данилов. Очевидно, что сражаться с татарской конницей выходил отряд московского дворянства[541].

Может быть, это поражение заставило неприятельскую конницу на некоторое время приостановить свои налеты и дало возможность осаждающим спокойно и успешно продолжать начатые сооружения. Об успехе этих работ к 13 июня свидетельствует чье-то письмо из-под Азова от этого числа, помещенное Желябужским в его записках: «И по сие число (13 июня), — пишет в этом письме неизвестный автор, — кругом Азова, что от каланчей от Дона с горы и по другую сторону к Дону, шанцами дошли. А фуркаты (вероятно, галеры Трубецкого) и достальный третий караван (шаут-бейнахта де Лозьера) пришел и стоит у каланчей, и чаем, что на взморье пойдут (де Лозьер) тотчас для того, что вода прибылая с моря есть. А за Доном в городке, что в прошлом году сидел князь Яков Федорович Долгорукий, войска нашего нет[542] для того, что через Дон моста еще не сделано. И в тот городок присылают из Азова на ночь, сказывают, что будто человек по сту. А мост через Дон делают на стругах, а ширина поперег моста 4 сажени трехаршинных»[543]. Но, несколько оправившись от полученного удара, татарская конница с 17 июня[544] возобновила нападения, и с той поры до самой сдачи Азова редкий день проходил без того, чтобы она не показывалась на равнине между речкой Кагальником и русским лагерем, где и разыгрывались обыкновенно стычки ее с дворянской конницей, казаками, а иногда и с выходившей ей навстречу пехотой.

Пленные, захваченные 10 июня в первом сражении с татарской конницей, показали, что в Азове ожидается турецкий флот из 50 судов, везущий подкрепление под командой паши. Сообщая известия об этих показаниях в Москву в упомянутых выше письмах от 11 июня, Петр выражал уверенность, что прибытие этого флота не грозит опасностью: в море стоит уже русский флот из 22 галер, вскоре ожидается шаут-бейнахт с остальными военными судами. На устьях Дона построены два форта, один из которых сооружен Гордоном и которые запирают доступ с моря к городу по донским рукавам: «Взятые языки сказывают, что помочи себе болши тысечи еще не чают; а морем сказывают, бутто будет паша с 50-ю судами; толко то они слышали, а сами не видали. А наш караван на устье Дону в 22 галеях обретаетца и шоуитбейнахта з досталными галерами ожидаем вскоре; а на устье Дону учинили 2 крепости и к приходу оного паши есмы при помощи безопасны»[545]. Вести, доставленные пленными, оказались не без основания. Действительно, 14 июня из русского лагеря было замечено приближение флота. «Утром, — рассказывает Гордон, — я был в траншеях и сделал все необходимые распоряжения. Затем мы заметили несколько турецких галер, которые шли к рейду и вскоре в достаточном отдалении бросили якорь. Мы поехали на холм на реке Кагальник, чтобы рассмотреть их лучше, и увидели 16 больших кораблей и значительное число меньших, которое мы точнее определить не могли.

Этот флот был приведен турначи-пашой[546] и имел на борту 4000 человек пехоты, которые должны были быть переправлены в город. Мы решили послать четыре пехотных полка в виде гарнизона в форт на той стороне Дона. Команда над этим отрядом была поручена полковнику Левистону. Было, далее, решено, что мы, если турки станут высаживать свой резерв, выступим и пойдем против них с 10 000 пехоты и со всей нашей конницей». Петр, находившийся в лагере, узнав о появлении флота, с большой поспешностью, как свидетельствует тот же Гордон, отправился к галерам и вечером приказал им вплыть в устье реки[547]. Турецкий флот оказался, однако, не так силен, как возвещали пленные. О его составе, когда он точнее выяснился, Петр сообщал несколько позже в письмах к московским друзьям: «Сего месяца 14 дня прислан к Азову на помочь анатолский турночи-баша с флотом, в котором обретаются 3 каторги, 6 кораблей, 14 фуркатов да несколько мелких судов, который намерен был в Азов пройтить; но, увидя нас, холопей ваших, принужден намерение свое отставить; и стоит вышепомянутый баша в виду от нашего каравана и смотрит, что над городом делается. Народын просил у него людей на берег, чтобы ему пропустить в Азов людей сухим путем; но он ему отказал, отговаривался, что если де мне убавить людей, то де московский караван, пришед, караван мой разорит, и в ту пору что мне делать? ты не поможешь. С вышеписанным башею языки взятые (пленные)