Надежды, которые правительство еще, видимо, питало после этого на благоприятный ход переговоров, были обмануты. Генерал Людендорф предсказывал, что наши постоянные уступки должны были привести к злополучному концу, так как правительство не позаботилось поддержать в народе бодрость духа, которая позволила бы выдержать последнее испытание. Это предсказание в полной мере оправдалось.

Самое горькое разочарование пришлось при этом испытать со стороны экипажей военного флота. Они прониклись убеждением в том, что сопротивление невозможно и они будут напрасно принесены в жертву; это ошибочное мнение укрепилось, так как в действиях правительства не видно было стремления к совершению смелого подвига.

Возмущение вспыхнуло 29 октября, когда командующий флотом приказал готовиться к съемке с якоря для выполнения намеченной операции. Смысл и цель операции, как всегда, перед выходом в море сохранялись от команды в тайне. Мятежом вначале были охвачены лишь команды нескольких линейных кораблей и линейных крейсеров, но характер этих волнений вынудил командующего флотом отказаться от намеченного плана. Он надеялся, что спокойствие на кораблях восстановится после того, как зачинщики будут свезены на берег [517] и подвергнуты предварительному заключению в Вильгельмсгафене. Вполне надежными оставались команды миноносцев и подводных лодок.

По поводу этих событий командующий флотом донес 2 ноября военно-морскому командованию, что здесь имело место большевистское движение, руководимое на бортах кораблей членами социал-демократической независимой партии, центр которой находился, по-видимому, на берегу, в Вилыельмсгафене. Агитационным средством явилась ходячая фраза: «Правительство хочет мира, а офицеры его не желают». Всякие боевые действия флота, вызывая раздражение противника, должны были препятствовать делу мира, поэтому офицеры стремились продолжать их. Офицеры желали вывести флот в море и дать его уничтожить без всякой пользы или даже сами собирались его уничтожить.

После того, как 29 января появились первые признаки неповиновения, движение успело разрастись, так что активные действия флота, казалось, стали неосуществимыми. Командующий флотом разослал соединения по различным районам (III эскадру в Балтийское море, I эскадру на Эльбу, а IV эскадру в Яде), чтобы там восстановить на них порядок.

Казалось, в Вильгельмсгафене наступило после этого спокойствие.

Однако с приходом III эскадры в Киль, вечером 1 ноября волнения перекинулись и туда. Губернатору, адмиралу Сушону, удавалось поддерживать порядок в течение 2 и 3 ноября. Но 3 ноября восстание разрослось, не встречая решительного сопротивления. Уполномоченные, посланные правительством в Киль, не смогли восстановить спокойствие, не помог и опубликованный указ от 28 октября, в котором кайзер заявлял о своем полном согласии со всеми мероприятиями правительства. Энергичная борьба с зачинщиками, которая, быть может, вначале и имела шансы на успех, теперь могла быть осуществлена только с помощью «охранных» войсковых частей (Sicherungstruppen), [518] сформированных военным министерством. Однако и эти войска оказались ненадежными и численность их была, по-видимому, недостаточна.

О подробностях восстания, вспыхнувшего вскоре после этого во всех военно-морских базах, я уже не получал больше донесений, так как облеченные властью начальники лишились фактической власти.

«У меня нет больше флота».

Таково было возражение, сделанное кайзером днем 9 ноября в ответ на мое заявление о том, что его отречение от престола оставит флот без вождя.

В тот же день вечером стали известны условия перемирия, требовавшие выдачи германского флота и всех подводных лодок. Нечего было ждать сопротивления этим требованиям со стороны существовавшего правительства. Оно согласилось на все, лишь бы избавиться от ненавистного «милитаризма», и отдало безоружный германский народ на милость врага.

В тот день, когда германское национальное собрание утвердило этот злосчастный мирный договор, заслуживающий вечной ненависти, — акт, происшедший в Скапа-Флоу, явился еще одним доказательством того духа, которым воодушевлялся наравне с армией наш флот в дни войны. Энергия, проявленная германским народом, который в течение 4½ лет сопротивлялся натиску подавляющих сил, удерживал неприятеля от проникновения на германскую территорию, опрокинул русского колосса и даже Англию, казавшуюся непобедимой, привел на край гибели, — эта энергия была до такой степени огромна, что победить нас можно было только самым необычным способом: мы только сами могли себя победить. [519]

Англии принадлежит честь изобретения этого способа, а выдача нашего флота представляется величайшим триумфом ее морского могущества. История найдет немного поводов для восхищения английской стратегией. Выдача наших кораблей сама по себе является лучшим доказательством того, что они оставались непобежденными вплоть до того дня, когда голод и лишения до такой степени поколебали в стране волю к продолжению борьбы, что народ, отравленный ядом неприятельской пропаганды, дал себя увлечь на путь несбыточных мечтаний, использованных революционной партией для достижения ее собственных целей. Англия удерживалась в рамках ведения войны в области экономики, что являлось с ее стороны неслыханным делом. Война против морской торговли должна была привести к удушению всего германского народа. Для этого должны были быть попраны права нейтральных стран, сила сопротивления которых перед лицом неприятельского окружения была ничтожна. Политика заключения союзов, практиковавшаяся Англией, позволяла ей морить голодом безоружное население, не опасаясь никаких протестов со стороны цивилизованного мира. Она лицемерно отвлекала внимание от совершаемой ею гнусности, открыв одновременно клеветническую кампанию против «германских ужасов, совершаемых современными гуннами». Вместе с тем путем очень крупных финансовых операций американские интересы были переплетены с британскими.

На долю нашего флота выпала задача разорвать английскую блокаду или же причинить противнику вред, который по своим размерам превзошел бы вред, причиняемый нам английской блокадой. Этот последний путь и был нами избран. Наиболее пригодным для этого средством оказалась подводная лодка. С внутренним удовлетворением следует признать, что техническое развитие подводной лодки именно к тому моменту, когда в этом встретилась надобность, оказалось на такой высоте, что ее удалось высылать в море на далекое расстояние [520] и на длительный срок, как того требовали условия войны против торговли. Находилось немало хулителей, которые преуменьшали значение даже такого факта, как создание менее чем в 20-летний срок флота, который был способен вступить в бой с английским флотом. Эти обвинения были лишены всякого основания и свидетельствовали лишь о недостатке знаний у их авторов или об их намеренном недоброжелательстве. Конечно, и у наших кораблей были свои недостатки: ведь ни в одной стране военно-морская администрация не может похвастаться абсолютной непогрешимостью. Но эти дефекты были совершенно несущественными по сравнению с тем фактом, что материальная часть, так же как и дух и обученность личного состава, стояли на такой высоте, что наш флот смог одержать верх в бою с английским флотом. Только такая передовая промышленность, как германская, и была в состоянии создать технику кораблестроения, которая шла в ногу с развитием военного флота, а в отношении качества продукции достигла превосходных результатов. Только германской промышленности была под силу такая задача, как усиление нашего флота путем создания новейшего подводного флота, сооруженного в разгаре военных действий. Мужество экипажей подводных лодок крепло от сознания надежной постройки лодок, и с верой в свое оружие команды были готовы на все.