Лошади, управляемые твердой рукой Джошуа Йорка, неслись сквозь ночь вперед. Он, с головой окунувшись в свои мысли, смотрел прямо перед собой.

Ближе к рассвету, когда на востоке забрезжил первый свет, и звезды начали блекнуть, они миновали старый засохший испанский дуб. По его стволу и корявым ветвям тянулись полоски мха. Они свисали до земли, переходя в обширный мшаник. За дубом начиналось неоглядное, заросшее травой поле. Вдали Марш увидел ряд жалких, почерневших, как гнилые зубы, лачуг. Чуть ближе к ним, уставившись на мир черными провалами окон, вздымались обугленные стены бывшего хозяйского дома. Джошуа Йорк остановил лошадей.

– Здесь мы оставим фургон и дальше пойдем пешком, – сказал он. – Теперь уже близко. – Он взглянул в сторону горизонта, где полоска неба заметно посветлела и теперь, расширяясь, поглощала звезды. – Когда настанет день, мы нанесем удар.

Согласно проворчав, Эбнер Марш, продолжая крепко сжимать в руках оружие, слез с повозки.

– Хороший будет денек, – сказал он Джошуа. – Разве что слишком яркий.

Джошуа улыбнулся и надвинул шляпу на самые глаза.

– Сюда, – показал он дорогу. – Не забудь наш план. Я распахну дверь и встану перед Джулианом. Когда он сосредоточит внимание на мне, войдешь ты и выстрелишь ему прямо в лицо.

– Черт, – буркнул Марш. – С чего это я должен забывать? Я уже столько раз во сне палил в это лицо.

Джошуа шел быстро, отмеряя землю длинными шагами. Рядом с ним, стараясь не отставать, тяжело ступал Марш. Свою трость он оставил в Новом Орлеане. В это утро, впервые за много лет, он снова ощутил себя молодым. Воздух, сладкий и прохладный, был напоен всевозможными ароматами. Марш был исполнен решимости вернуть свое детище, милый его сердцу пароход «Грёзы Февра».

Они прошли мимо хозяйского дома. Миновали невольничьи лачуги. Пересекли поле, густо поросшее розовым и пурпурным буйством цветов индиго. Прошли мимо старой высокой ивы, свесившей до земли свои гибкие ветви, одна из которых нежной женской ладонью провела по щеке Марша. Потом они окунулись в густую чащу кипарисов, перемежающихся с пальметто и цветущим камышом, где по земле стелились кувшинки и лилии всех цветов и оттенков. Почва была влажной, болотистой, и с каждым шагом становилось все мокрее. Эбнер Марш почувствовал, как в старых его сапогах захлюпала вода.

Джошуа наклонился и нырнул под серую прядь испанского мха, свисавшую с корявой низкой ветки, и Марш последовал его примеру. Тут-то он и увидел его.

Эбнер Марш еще сильнее сжал ствол ружья.

– Черт, – только и сказал он.

Старый черный канал снова был наполнен водой. Вода окружала «Грёзы Февра» со всех сторон, но уровня ее пока не хватало, и пароход упирался килем в дно. Покоился он на подушке из ила и песка, задрав нос к небу и накренившись градусов на десять в сторону левого борта. Гребные колеса находились выше уровня воды, поэтому были сухими. Когда-то пароход был выкрашен белой краской с серебряными и голубыми полосками. Теперь он приобрел серый цвет старой гниющей древесины, которая слишком долго оставалась на солнце и в сырости и давно забыла, что такое краска. Казалось, Джулиан и его проклятые вампиры высосали жизнь и из корабля. На капитанском мостике еще были заметны следы алой краски цвета губной помады шлюхи, в который когда-то выкрасил его Мрачный Билли. От измененного названия уцелело только две блеклые буквы «ОЗ», похожие на угасшее воспоминание, другие не сохранились. Зато там, где старая краска потрескалась и облупилась, теперь проглядывало истинное имя. Больше всего пострадала побелка перил и колонн. Они стали совершенно серыми и кое-где покрылись пятнами зелени. Стоило Маршу увидеть свое детище, как его начала бить дрожь. Вся эта сырость и жара, и гниль, подумал он. В глазах что-то зачесалось, и он сердито потер их. Из-за того, что пароход накренился, трубы казались покосившимися. По одному боку рулевой рубки тянулись заплатки из испанского мха. Пряди его свешивались с флагштока. Веревки, когда-то удерживавшие на весу сходни левого борта, давным-давно сгнили, и трап обрушился на полубак. Большая, раздваивающаяся наверху лестница, поражавшая раньше великолепием полированного дерева, была покрыта липкой слизью. То там, то здесь взгляд Марша натыкался на дикие растения, проросшие в расселинах между досок палубы.

– Черт побери, – сказал он. – Черт побери, Джошуа, как мог ты позволить довести его до такого состояния? Как ты мог… – У него перехватило горло, и голос отказался ему повиноваться, да и слов у Эбнера Марша не находилось.

Джошуа Йорк мягко коснулся рукой его плеча.

– Мне очень жаль, Эбнер. Но я пытался…

– О да, я знаю, – буркнул Марш. – Это он натворил с ним такое. Он заставил его гнить, как гниет и разлагается все, к чему прикасаются его руки. О, я уверен, что знаю, кто это был. Клянусь Богом, знаю. Непонятно только, зачем вы мне солгали, мистер Йорк. Зачем нужна была вся эта ложь с «Натчезом» и «Робертом Э. Ли»? Бред. Он никого не перегонит, он никогда больше не сдвинется с места. – Его лицо побагровело, как свекла, и голос угрожающе окреп. – Чтоб вы все провалились! Он навсегда останется в этой дыре. Будет стоять здесь и гнить, и ты знал это! – Марш неожиданно замолчал, по-видимому, испугавшись, что своим криком может разбудить спящих вампиров.

– Да, я знал это, – с печалью в глазах согласился Джошуа Йорк. За его спиной светило утреннее солнце, и в золотисто-красных лучах он казался бледным и слабым. – Но ты был нужен мне, Эбнер. И не все было ложью. Джулиан на самом деле выдвигал план, о котором я рассказал тебе. Однако Мрачный Билли напомнил ему, в каком ужасном состоянии пребывает пароход, и он сразу отбросил его. Все остальное правда.

– Какого черта я тебе поверил? – спросил Марш самого себя. – После всего, что мы пережили вдвоем, ты мне солгал. Ты, мой несчастный партнер, и ты солгал мне!

– Выслушай меня, Эбнер, прошу. Я все объясню. – Йорк приложил руку ко лбу и прикрыл глаза, потом снова открыл их.

– Давай валяй, – сказал Марш. – Рассказывай. Я весь внимание.

– Ты был мне нужен. Я знал, что ни за что не справлюсь с Джулианом в одиночку. Другие… даже те, кто со мной, они не могут устоять перед ним. Они не могут выносить взгляда его глаз… он способен заставить их делать все, что угодно. Ты был моей единственной надеждой, Эбнер. Ты и люди, которых, как я надеялся, ты приведешь с собой. В этом горькая ирония судьбы. Мы, дети ночи, бессчетное число тысячелетий охотились на вас, детей дня, и теперь я, чтобы спасти мой род, обращаюсь к тебе. Джулиан погубит нас. Эбнер, возможно, от твоей мечты остался только прах, но моя пока еще жива! Однажды я помог тебе. Без меня ты не смог бы его построить. Теперь ты помоги мне.

– Тебе просто нужно было попросить меня об этом, – сказал Марш. – Рассказать мне всю чертову правду.

– Я не был уверен, что ты захочешь пойти спасать моих сородичей. Но совершенно точно знал, что ради парохода пойдешь.

– Я бы пошел ради тебя. Мы ведь партнеры, не правда ли? Партнеры?