Жених и невеста незряче взглянули друг на друга и стали целоваться напряженно и неловко. Кто-то стал считать:

– Ра-аз, два… – но остановился – праздник только начинался, поцелуи на счет были впереди… А главное, все наконец заметили Генку.

– Генка!

– Гендоз!

– Ну дает – с петухом!

Генка обвел всех шальным взглядом, подняв свободную руку, прокричал:

– Хвала Аллаху, господу миров!

Генка подошел к молодым, подмигнул жениху.

– «Оторвало, оторвало…» Не оторвало! Светка! – полез он обниматься к невесте. – Ты мне хоть и троюродная, но дороже родной! Только не ругайтесь, главное. Главное – не ругайтесь! А вот подарок! Я за ним на небо слазил!

Молодые растерялись, петух вырвался на волю, отряхнулся и хрипло закукарекал.

Все засмеялись, зашумели.

– На счастье, на счастье! – закричал кто-то убежденно.

Генка вновь взглянул на Ивана и неожиданно подмигнул.

Иван попытался улыбнуться, но это ему плохо удалось. Встревоженный Красильников подошел к Генке и сказал что-то на ухо.

– Спокойно! – мотнул головой Генка. – Третьей мировой не будет…

В маленькой, полутемной из‑за задернутых штор, приготовленной для молодых комнатке стояли широкая, накрытая парчовым покрывалом кровать, трюмо и кресло. Всюду лежали подарки: швейная машинка в футляре, пара часов: настенные и напольные, отрезы ткани, два одинаковых уродливых плюшевых медведя и большая кукла в лентах, снятая со свадебной машины.

На столике трюмо лежал здоровенный кирпич, нарядно перевязанный лентой, «символический», в основание будущего дома, наверняка подаренный отставником-майором. Прислоненный к стене, стоял свернутый в трубу ковер.

Иван осмотрелся и сел на край кресла, Генка отодвинул медведя и плюхнулся на кровать. Трюмо умножило их двоих на три, и в комнате стало совсем тесно. Генка распахнул кителек, вытащил заткнутую за пояс бутылку, только что упертую с общего стола, а из карманов – два хрустальных фужера. Молча и деловито он сорвал зубами и выплюнул пробку, после чего налил по полному фужеру, поднял свой и, глядя на Ивана все теми же шальными глазами, заговорил:

– С немцами, гэдээровскими – пил, на учениях, нормальные ребята… С монголом пил один раз на Курском вокзале. А с американцем пока ни разу. Ну что, будешь пить? За Аньку… – Генка стал вдруг очень серьезным.

– За Анну… – Иван подумал и поднял фужер и даже хотел чокнуться, но Генка отстранил свою посудину:

– А вот чокаться я с тобой не буду. – И в три громких решительных глотка выпил свою водку. После чего страшно скривился, задохнулся и просипел, объясняя: – Не в то горло…

Иван внимательно посмотрел на него и выпил водку так, словно в фужере была вода.

А за стеной разгоралась свадьба. Заскрипел, запиликал баян, застучали каблучки по половицам, и высокий женский голос исполнил «проверочную» частушку:

Мчится тройка, мчится тройка,

Мишка, Райка, перестройка!

Охренели вы совсем:

Мясо – десять, водка – семь!

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Красильников, сосредоточенный и внимательный.

Генка успокаивающе поднял руку:

– Спокойно, Юр…

Красильников прикрыл дверь, Генка повернулся к Ивану и начал развивать тему сегодняшнего вечера:

– Ну что, американец, за Анькой приехал?

– Да, я приехал за Анной, – спокойно и уверенно ответил Иван.

Генка посмотрел на кирпич и, дернув за конец бантика, развязал его. Но Иван смотрел по-прежнему прямо и спокойно.

– Да, американец… – протянул Генка, не зная пока, что дальше делать.

– Американец – это оскорбление? – поинтересовался Иван.

– Конечно – оскорбление! – обрадованно согласился Генка и объяснил почему: – Америка ж против нас. Американец…

– А ты, знаешь, кто ты? – теряя терпение, спросил Иван. – Дурак! Ты – дур-рак, понимаешь?

– Понимаю, – неожиданно мирно, охотно даже согласился Генка. – Дурак, конечно… Обижал ее. Пил, гулял, все такое… Родить от меня не может который год. А ты думаешь, я пустоцветом родился? Да от меня до армии три бабы залетели, четыре почти! А служил-то я знаешь в каких войсках? В ракетных! Гептил знаешь что такое? Не знаешь, конечно, у вас они на сухом топливе. Пока мы свой гептил в баки заливаем, вы – шарах! Так, да?

Иван громко вздохнул:

– Понимаешь, Геннадий, дело заключается совсем не в том, на каком топливе работают ракеты здесь и там; дело заключается в том, что ты дурак.

– А ты знаешь, где у нас с Анькой свадьба была? – Генка неожиданно перешел на шепот: – В лагере… Начальник свидетелем был… Вся зона поздравляла. Она – красавица, школу с золотой медалью закончила, у нее мать учительница, а я, а у меня… – У Генки задрожали вдруг губы, и он заплакал, сдавленно заревел, грязными кулаками размазывая по лицу слезы.

Иван смотрел на соперника без жалости и даже без сочувствия.

– Да, тебе повезло, тебе сказочно повезло, потому что такие, как Анна, – одна на миллион или, может быть, реже. Она здесь последняя, а ты… Дуракам везет, я знаю это выражение, везет, да, но… недолго…

Генка хлюпал носом и мусолил грязные щеки кулаками.

– Ты… ее… увезешь?

– Да, увезу, потому что здесь ей делать нечего.

– А если она… Если она не поедет?

– А если она не поедет, я останусь здесь, – твердо ответил Иван, поднял бутылку и неожиданно предложил: – Добавочки?

Генка кротко кивнул.

…Когда Красильников, а вместе с ним и майор-тамада заглянули в комнатку, то, к удивлению своему, не обнаружили там ни Ивана, ни Генки, но обнаружили распахнутое окно.

…Они стояли на взгорке у реки: враг напротив врага.

– Нож есть? – спросил Генка.

Иван непонимающе нахмурил лоб.

– Нож, спрашиваю, у тебя есть? – заорал Генка, теряя терпение от такой бестолковости. – Если есть – выкинь!

– У меня нет ножа, – ответил Иван и помотал головой, но Генка не поверил и, подбежав, сноровисто провел по бокам и ногам противника, после чего, расставил руки в стороны, предлагая проверить себя:

– Обыскивай!

Иван мотнул головой.

– Веришь? – спросил Генка.

– Верю, – ответил Иван.

– Ну и зря! – Генка отрывисто засмеялся, но тут же вновь стал серьезным, предельно серьезным. – Значит, так, правила просты – бьем по очереди – до вырубона. По яйцам не бить! Кто первый?

Иван пожал плечами. От волнения и вечерней прохлады его бил озноб. Генка тоже волновался и от волнения суетился.