— Эй, Рыжик, а девчонок сейчас сажают в Клетки?

Она нагибается ко мне:

— Конечно. Только они в нашем коридоре, а не в воспитательском. Крестная не доверяет нас Ящикам. Они вечно пьяные и распускают руки. Сама нас запирает, сама выпускает. Ключи только у нее.

— Ух, — говорю. — Ей это подходит.

Крестная — железная леди Дома. При взгляде на нее кажется, что при ходьбе она должна бы погромыхивать и позвякивать, как Железный Дровосек. Но стучат только ее каблуки.

Лэри спрашивает, как поживает новая воспитательница Блондинка. Новая воспитательница девчонок — любимая тема Логов. Они ее обожают. С тех самых пор, как впервые увидели.

— Пока притирается, — сообщает Муха. — Миленькая, но какая-то уж очень нервная. Наверное, не возьмет себе отдельную смену. Так и останется на побегушках. А волосы у нее натуральные, представляете? Настоящая натуральная блондинка. Очень красивый оттенок.

Лэри сглатывает слюни и мечтательно вздыхает. По мне, таких блондинок лучше всего живьем закапывать в землю. Может, она и красивая, не знаю. Я видел ее два раза, и оба раза смотрел только на часы. Здоровенные, с луковицу. Тикающие, как бомба с часовым механизмом. Гнуснейшего вида. Так что мне было не до ее волос.

— Наш Толстый в нее влюбился, — рассказывает Сфинкс. — Мы гуляли с ним на первом, когда она вышла от Акулы прямо нам навстречу, и как только она появилась, Толстый выкинулся из коляски и пополз к ней. С бешеной скоростью. Никто не ожидал от него такого.

— И чего? — спрашивает Муха, сделав большие глаза.

— Ничего, — морщится Сфинкс. — Обслюнявил слегка. Но крику было много.

Некоторое время мы молчим, отдавая дань разбитому сердцу Толстого. Рыжая вылупилась из своей паранджи — в красной футболке Горбача впридачу к собственным огненным волосам она — как горящий факел. На такое лицо просто нельзя было сажать черные глаза. Это пугает и оставляет царапающее ощущение на коже.

Муха вертит головой, что-то высматривая.

— А где ваша ворона? У вас ведь ворона живет? Так хочется на нее поглядеть!

Горбач идет доставать Нанетту, которая в это время смотрит десятый сон.

— Как дела у Русалки? — спрашиваю я. — Такая маленькая, с длиннющими волосами, — уточняю внешность, потому что не уверен, что правильно помню кличку.

— Это к ней, — Муха тычет пальцем в Рыжую. — Они из одной комнаты. Самая жуткая комната у них.

Не глядя на Муху, Рыжая вздергивает брови. Подбородок на коленях, задумчиво водит пальцем по губе.

— Я хотела сказать, самая оригинальная, — кашлянув, поправляется Муха. — Самая необычная комната, я хотела сказать…

Горбач приносит заспанную, оцепеневшую от негодования Нанетту и демонстрирует ее девушкам. Муха осторожно гладит синеватые перья. Птица вздрагивает, ее глаза затягиваются прозрачной пленкой. В более бодром состоянии исклевала бы вражьи пальцы в кровь.

— Прелесть… Душечка, — безмятежно воркует Муха. — Красавица!

Душечка и красавица косит, начинает угрожающе похрипывать, и Горбач поспешно возвращает ее на насест.

— Душка! — не унимается Муха. — Так бы и съела ее.

— Сначала запасись вставными глазами, — советует Черный. — Она вовсе не такая уж душечка.

— Ну нет, — ноет Муха, расстроенно провожая взглядом Нанетту, — не может быть, чтобы такая прелесть была злючкой.

— Так как там Русалка? — снова спрашиваю я. — Мы с ней немного пообщались вчера.

Рыжая смотрит на мою жилетку и улыбается.

— У Русалки всегда все хорошо, — говорит она. — Бывают на свете такие люди. А может, вид у них такой. Они редко, но встречаются, люди, у которых не бывает проблем. Которые так себя ведут, как будто у них нет проблем.

Все смотрим на Македонского. Он краснеет и путается в шнуре кофеварки. Пока распутывается, мы на него уже не смотрим.

У меня во рту странный привкус от нашего разговора. Как будто я тоже знаю, какая она — девушка, что шьет лучшие в мире жилетки и дарит их первому встречному. После такого разговора надо покурить. Мы с Рыжей закуриваем одновременно, только к ней, в отличие от меня, со всех сторон тянутся зажигалки, первая от Лорда, и я вдруг замечаю, что он какой-то странно пунцовый и глядит на Рыжую тоже как-то странно. Обшаривающе и огненно. Даже, можно сказать, хищно. Это так бросается в глаза, что я слегка смущаюсь. И кошусь на Сфинкса — заметил ли он?

Сфинкс если что и увидел, по нему этого не скажешь. Крутит граблей пепельницу, весь из себя сонный. У них с Волком всегда был такой вид, когда они настораживались. Фальшиво дремлющий.

— Я вот защищал-защищал свое ухо, — невпопад сообщает Лэри. — А мне все равно по нему попало. Да еще как сильно. Боюсь, опять воспалится, как в прошлый раз… — Он щупает ухо, потом рассматривает пальцы. Как будто от прикосновения к ушам воспаление могло из них выпасть.

— По тебе не скажешь, что у тебя проблемы с ушами, — любезно отмечает Муха.

Лэри задумывается. Расценивать ли эти слова как комплимент.

Обсуждаем последнюю выставку. Картин там было раз-два и обчелся, зато Дракон из третьей выставил расписанного себя, и это действительно было интересное зрелище. На Дракона страшно смотреть и без росписей. А уж на разрисованного… От разговора о выставках Курильщик немного оживляется и рассказывает о паре выставок, которые посетил в наружности. Потом мы обсуждаем Гадальный салон. Я там поработал неделю гадалкой-хироманткой, так что мне есть чего рассказать. Муха и Лэри сплетничают о девчачьих воспитательницах, то есть, конечно, Муха сплетничает, Лэри только поддакивает, а мы с Рыжей затеваем спор о Ричарде Бахе, тоже вполне себе сплетнический. Сходимся на том, что хоть он и писал неплохие книги, но с женщинами себя вел, как скотина. Чего стоили хотя бы поиски Единственной, в ходе которых девушкам приходилось чуть ли не сдавать экзамен по пилотированию самолета.

— Курящие исключались с ходу! — кипит Рыжая. — Только потому, что он, видите ли, не курил. Как будто нельзя бросить, если уж очень приспичит.

Мне хочется еще поговорить о Русалке, но я не решаюсь.

Слепому интересно, когда вернется из похода в наружность Крыса — главный Летун Дома, которой он надавал заказов на крупную сумму. Рыжая не знает, когда вернется Крыса. Никто этого не знает. Даже сама Крыса. Черный начинает выспрашивать, где Крыса ночует в наружности и как ей удается оставаться там так подолгу, но ни Рыжая, ни Муха ничего не могут ему сказать, потому что сами ничего об этом не знают.

Рыжая глядит в потолок.

— У вас когда-то была стена, на которой жили звери… — совершенно невпопад говорит она. — А дверь вы держали запертой. И ставили перед ней ловушки. Крысоловки и капканы. Так говорили. Я представляла себе эту вашу стену так часто, что в какой-то момент стало очень важно увидеть ее на самом деле. Тогда я влезла в вашу спальню через окно…