Опаслиноти.

Долосан.

Моравен Толо и через неделю пребывания в этом городе-свалке чувствовал себя беспокойно. Он не мог расслабиться, словно в тот первый день, когда они въехали на улицы Опаслиноти. Он понимал, что, несмотря на долгую прожитую жизнь, его опыт ограничивался землями Империи — в основном, Эрумвирином, Налениром и Пятью Княжествами. Он много знал о людях, и опыт часто подсказывал ему, как они поведут себя в определенных обстоятельствах, — но это были обстоятельства, которые могли сложиться в цивилизованных местах.

Уже на подъезде к городу Моравен ощутил растущее беспокойство. Он видел на отполированных камнях свое отражение. Временами он был ребенком, но не узнавал сам себя. Потом он увидел себя в полном боевом убранстве, в алой одежде, — но материал был незнакомый, очень тонкий, он никогда такого не видел. На лице у следующего двойника росла борода с проседью, а потом Моравен увидел собственный окоченевший труп с зияющей раной в спине, — там, где в реальности тянулся шрам.

Он не был уверен, что именно видит, и понятия не имел, как определить, имеет это какое-то значение или нет. Он попытался не обращать внимания, но не мог полностью отделаться от мыслей об отражениях. Со дня исцеления он чувствовал: что-то неуловимо изменилось. Эти видения каким-то образом находили отклик в его душе и усиливали что-то новое.

Возможно, ему необходимо иметь перед глазами что-то обыкновенное, легко объяснимое и привычное, чтобы подавить чувство беспокойства. Но Опаслиноти — не то место, где можно было отдохнуть от странностей. Жившие здесь с восторгом противопоставляли себя благовоспитанному востоку.

Шестеро путников явно выделялись и видом, и поведением. Жители Опаслиноти не имели ничего ни против, ни за. Они вообще не хотели иметь никакого дела с прибывшими. Если бы Боросан не ехал с ними, их просто-напросто выгнали бы обратно в Пустоши, и никому не было бы дела до их дальнейшей судьбы.

Но благодаря присутствию Боросана их терпели. Хотя большинство и считало, что Боросан все же слишком нормальный для того, чтобы быть настоящим охотником за таумстоном, он был джианридином, и его искусство вызывало уважение. По поведению Боросан очень походил на обитателей Опаслиноти, но, по крайней мере, выглядел он не настолько странно, как они, — это признавал даже Моравен.

Друг Боросана Вритив Маос приветил их в своем доме, расположенном на третьем из восьми городских уровней. Девятым уровнем назывался Колодец, но там никто не жил, насколько было известно. Третий уровень был вторым из лучших. Выше жили лишь гости и приезжие, на которых все косились с подозрением. Ниже четвертого уровня обитали либо те постоянные жители, от которых отвернулась удача, либо те, кому было на все наплевать. Они влачили жалкое существование, работая в Колодце или на подсобных производствах, обслуживавших надобности джианридинов.

Средоточием всего был Колодец. Его и почитали, и боялись. Когда из Иксилла налетал магический шторм, магия заполняла провал в центре города. Никто не знал, насколько глубок Колодец; ходили разные истории, — одни утверждали, что внизу находится целая сеть подземных пещер, другие — что там расположен вход в другой мир. Моравену было известно лишь, что Колодец заполняет магия; глубина его мерцала и искрилась фиолетовыми и голубыми огоньками, напоминая о завесе над Иксиллом.

В Опаслиноти было три главных занятия. Старатели работали в рудниках, добывая сырой таумстон; это могли быть куски размером с голову или просто мелкий песок, которым наполняли бадьи. Многие старатели работали прямо в Опаслиноти, прочие — на участках за пределами города. Искатели бродили по окрестностям, разыскивая новые месторождения чистого или уже заряженного таумстона.

Другие занимались тем, что очищали и перемалывали сырую руду, а потом перемешивали с водой и песком, разливали по формам и выставляли на солнце сушиться. В конце концов получались плитки самого разного размера: от небольших, с палец длиной, до вполне приличных пластин, годных для строительства. Но чаще всего, застывая, смесь превращалась в кирпичи длиной в девять дюймов, шириной в три и толщиной в два.

Эти болванки раскладывали на подносах или наполняли ими корзины и при помощи кранов и воротов опускали в Колодец. Моравен в течение двух дней наблюдал за людьми, занятыми на этой работе. Они обращали внимание на температуру воздуха, глубину, на которую опускали таумстон, и бормотали что-то вроде того, что это последняя партия перед сезоном штормов.

Ремесленники изготавливали самые разные устройства, работавшие на таумстоне. Некоторые были простыми, вроде фонарей, напоминавших те, что освещали самые величественные здания в Наленире. Часто попадались жестяные механические зверюшки, раскрашенные в яркие цвета. Почему-то, когда Моравен вместе с Рекарафи проходил по базару, продавцы все время предлагали вируку эти игрушки.

Рекарафи отмахивался когтистой рукой. Только один раз он бросил:

— Вы что, не понимаете, что у вируков больше нет детей, чтобы развлекаться с подобными предметами?

Моравена поразило это замечание. Сам он не помнил своего прошлого, но у него было будущее. Если у вируков больше не появляются дети, у них нет будущего. Он не знал, действительно ли вируки не могут иметь детей, или сознательно приняли такое решение. Если бы мой народ лишился своего былого величия, поступил бы я так же?

Доступность таумстона позволяла широко использовать искусственное освещение. Поэтому жизнь в Опаслиноти бурлила не только на поверхности, но и глубоко под землей. Городская ярмарка, начинавшаяся на поверхности возле одного из укрытий, плавно спускалась вниз до пятого уровня. На подземных террасах располагались места, принадлежавшие местным торговцам; приезжие боролись за места на центральной площади. Многие тратились на сияющие вывески, иногда выполненные с большим мастерством, чтобы привлечь внимание покупателей к своим прилавкам.

Впрочем, часто свет был совершенно ни к чему. Многих жителей Опаслиноти годы, проведенные в местах, где до сих пор буйствовала неуправляемая магия, страшно изуродовали. Редко изменения были незаметными; чаще всего даже свободные одеяния и маски не могли их скрыть. Хуже того, многие и не думали ничего скрывать, словно им нравилась их внешность.

Находились и такие, кто пытался измениться намеренно. Турасиндцы вживляли в свою плоть птичьи перья, и те становились частью их тела; здесь некоторые делали еще более немыслимые вещи. В одной из местных семей у всех было по четыре руки — одна пара позади другой. Рассказывали, что несколько десятилетий назад двое братьев искали таумстон за пределами Опаслиноти. Один из братьев сломал ногу, свалившись с обрыва; второй тащил его домой на себе, но тут их настиг шторм. Братья слились воедино, превратившись в одного человека; с тех пор все их потомки выглядели вот так.

Говорили, что после этого некоторые пришивали руки умерших к груди, надеясь, что магия заставит их прирасти. У них ничего не вышло, но на улицах Опаслиноти попадались люди с шевелящимися усиками насекомых на лбу или обросшие полосатой тигриной шкурой, защищавшей от холода. Значит, у кого-то все же получалось.