– Правда?

Он только кивнул. Что-то в этом разговоре казалось неправильным, но он не мог понять, почему. Дождь хлестал так сильно, что трудно было сосредоточиться.

– Я давно ее не видал. Она вышла замуж и уехала.

– И просто бросила тебя? Охренеть можно, Тран.

– Я тогда был не таким. Все было по-другому. – Волна тоски поднялась и разбилась о его грудную клетку. – Она должна жить своей жизнью. Ей надо было уехать.

– А ты когда-нибудь думаешь о том, чтобы тоже переехать? Может быть, отправиться туда, где она живет.

– Не, девочка, на фиг. Это мой дом. Это все, что я знаю.

– Это только место, Тран. Места легко переменить.

Ему не хотелось об этом думать.

– И вообще, – сказал он, – она меня уже забыла.

Айви немного помолчала, и Белтран позволил ритмичному стуку над их головами убаюкать себя. Потом она сказала:

– Готова поспорить, она тебя не забыла. – Айви устроилась поудобнее и положила голову обратно ему на плечо. – Готова поспорить, она все еще любит своего папу.

Они перестали разговаривать, и в конце концов Айви задремала. Он нежно поцеловал ее в лоб, прислушался к буре, окружавшей машину. Воздух был холодным, но их тела согревали друг друга. Снаружи была безумствующая тьма – и дождь.

Белтран проснулся, вздрогнув от страха. Машина заполнялась водой. Вода лилась из Айви – из ее глаз и рта, из пор ее кожи – черным потоком, закручивала бумагу и мусор вокруг них мелкими водоворотами, стремительно захлестывала ноги и поднималась до пояса. Она была ужасно холодной; Белтран не чувствовал своего тела там, где вода его скрывала. Он зажал лицо Айви руками, чтобы унять поток, но тщетно. Ее голова болталась рядом с ним, лицо было бесцветным и гротескно распухшим.

Он утонет. Эта мысль пришла к нему в каком-то чуждом великолепии; его переполнили трепет и ужас.

Белтран толкнул дверь машины, но она не открылась. За окном шевелилась полная убийственным намерением ночь. Она подняла город за корни и трясла его в зубах. Вода почти достигла потолка, и ему пришлось до боли выгнуть спину, чтобы удержать лицо над поверхностью. Айви уже погрузилась полностью, ее горящие светом ламп глаза блестели, как пещерные рыбы.

Любые мысли оставили его: вся энергия тратилась на отчаянные попытки выбраться. Он раз за разом ударялся телом в дверь машины. Он бил по стеклу кулаками.

Белтран просыпается от боли. Она гложет его конечности, особенно локоть. Он открывает глаза и видит асфальт переулка. Чтобы встать на ноги, ему требуется несколько минут. Близится утро: фонари у входа в переулок тусклы на фоне неба, которое постепенно заполняется светом. Машины не ездят, соленый запах залива силен. Земля остыла за ночь, и жара вернется только через несколько часов.

Он делает шаг в сторону улицы, потом останавливается, почувствовав что-то у себя за спиной. Оборачивается.

За ночь из земли, на том месте, где он спал, в окружении колеблемого ветром мусора и старой грязи, пророс маленький город. Он раскинулся между разбросанными по асфальту лужами и взбирается вверх по стене, мерцая в темной синеве раннего утра, словно какой-то чудесный лишайник; его омывает шумливый вечерний дождь. Он источает сладкий запах мертвечины. Белтран зачарован им, и далекие крики, доносящиеся оттуда, звучат как жестокая, прекрасная колыбельная.

Он уходит прочь от города.

Выйдя на улицу, Белтран сворачивает налево, направляясь к маленькой гавани. Дверь церкви закрыта, когда он проходит мимо, и огни внутри не горят. Никаких признаков жизни. Вскоре он оставляет позади ночлежку; у входа болтают знакомые ему люди, но он не знает их имен, а они не знают его имени. Никто не обращает на него внимания. Белтран минует небольшой ресторанчик, перед которым облаком висит запах кофе и жаренных на гриле сосисок. Высокие белые мачты парусников виднеются над крышами домов. Он поворачивает за угол и достигает цели.

Солнце поднимается, и вода блестит от ярких осколков света. Лодки плавно покачиваются у причала. Пеликан усаживается на короткий пирс, его раскинутые крылья похожи на сушащееся белье. Белтран идет по тротуару вдоль воды, пока не находит таксофон, в трубке которого слышен гудок. Он нажимает «ноль» и ждет.

– Я хочу сделать звонок за счет абонента, – говорит он, выуживает из кармана бумажку, которую дал ему Дэвис, и зачитывает номер.

Ждет сигнала и представляется:

– Это Генри. Это твой папа.

– Пожалуйста, подождите, пока мы устанавливаем соединение, – отвечает машина.

Перегнувшись через невысокую бетонную ограду, он видит свою фигуру в воде. Отражение разбито движением волн. Маленькие кусочки его сшибаются и расходятся. Он думает, что если подождать, то вода успокоится, и лицо его примет какие-то знакомые очертания.

Из-за воды ее ночная рубашка сделалась прозрачной, словно призрак, а под рубашкой она обнажена. Ее груди полны, соски огромны и бледны, а мягкий живот, на который он когда-то любил класть голову, пробегая рукой по шелковистой путанице волос между ее ног, покрывают растяжки – отметины времени. Он сидит на крышке унитаза, чувствуя отстраненный ужас, когда под халатом оживает член. Глаза у нее плоские и блестящие, как десятицентовые монеты, и она не моргает, когда вода плещет ей на лицо. Клочковатые облака крови плывут сквозь воду, не давая ему разглядеть ее полностью. Пустой пузырек из-под лекарства лежит рядом с ванной, несколько ярких таблеток, точно леденцы, раскатились по полу.

Он не должен был этого увидеть, и чувствует слабый укол вины, словно поймал ее за чем-то постыдным и тайным. Эту женщину, с которой когда-то делил все убогие секреты своей жизни. Разрез на ее предплечье – открытый занавес, кровь вытекает трепещущими темными знаменами.

– Все будет хорошо, Кэти, – говорит он. Он не называл ее Кэти уже десять лет. Он не пытается ее спасти.

Шон свесил ноги с кровати и прижал босые ступни к деревянному полу; тот был холодным, и мышцы свела короткая судорога. Вспышка жизни. Признак движения крови. Он немного посидел, закрыв глаза и сосредоточившись на ней. Просунул ноги в шлепанцы и приказал себе принять положение стоя.

Он голым пересек спальню и достал из шкафа халат. Набросил его на себя и завязал. Прошел мимо туалетного столика с его алхимией духов и теней для глаз, проигнорировал зеркало и покинул спальню. Прошел коридором мимо закрытой двери в ванную, из-под которой до сих пор вытекал свет, и вниз по лестнице к озаренному солнцем порядку своего дома.

Он ощущал каждое сокращение мускулов, каждый скрип костей и связок. Давление пола на подошвы ступней, скольжение полированной древесины перила под мягкой белой плотью его ладони.

Его разум катился по замерзшей поверхности каждого из мгновений. Шон толкал его вперед, толкал его вперед.