— Соло?..

Преодолев шесть ступеней, она выбралась на площадку и перекатилась на спину. Некоторые инструменты зацепились и тянули ткань в тех местах, где были привязаны. Из комбинезона лилась вода, щекотала шею, собиралась лужей вокруг головы, затекала в уши. Джульетта повернула голову — следовало снять этот ледяной комбинезон — и увидела Соло.

Он лежал на боку с закрытыми глазами. На лице его была кровь, кое-где уже засохшая.

— Соло?

Протянув мелко дрожащую от холода руку, она пошевелила его. Что он с собой сделал?

— Эй! Да вставай же, черт тебя побери!

Зубы у нее стучали. Она схватила Соло за плечо и яростно затрясла:

— Соло! Мне нужна помощь!

Глаз Соло чуточку приоткрылся. Он несколько раз моргнул, потом согнулся пополам и закашлялся.

— Помоги, — попросила она и стала нашаривать молнию на спине, не понимая, что это Соло нужна помощь.

Откашлявшись, он перекатился на спину. Из раны на голове все еще текла кровь, и свежие струйки начали сочиться поверх уже засохших.

— Соло?

Он простонал. Джульетта подтянулась ближе, едва ощущая свое тело. Соло что-то прошептал, хрипло и неразборчиво.

— Эй…

Она приблизила к нему лицо, ощущая, как онемели и распухли ее губы и как от нее воняет бензином.

— Не мое имя…

Он откашлялся кровью. Рука чуть шевельнулась, словно желая прикрыть рот, но так и не смогла подняться.

— Не мое имя, — повторил он.

Голова Соло перекатывалась из стороны в сторону, и Джульетта наконец-то поняла, что он серьезно ранен. Мысли у нее прояснились достаточно, чтобы осознать, в каком он состоянии.

— Лежи спокойно, — прохрипела она. — Соло, мне надо, чтобы ты лежал спокойно.

Она попробовала подтянуться выше, заставить себя двигаться. Соло моргнул и уставился на нее. На его седой бороде ярко алела кровь.

— Не Соло, — произнес он, напрягая голос. — Меня зовут Джимми…

Он опять закашлялся и закатил глаза.

— …и я не думаю…

Он зажмурился от боли.

— …больше не думаю, что я был…

— Держись, не уходи, — взмолилась Джульетта. По ее замерзшему лицу катились горячие слезы.

— …что я все это время был один, — прошептал он.

Его голова безвольно завалилась набок и замерла на холодном стальном полу.

Бункер 18

Вода в кастрюльке на плите шумно кипела, источая пар. Крохотные капельки перелетали через край. Лукас снял с жестянки плотно пригнанную крышку и вытряхнул в ситечко несколько чайных листьев. Руки у него дрожали, когда он опускал заварку в свою кружку. Он поднял кастрюльку, и немного воды пролилось на горелку. Послышалось шипение, слегка запахло горелым. Заливая листья кипятком, он краем глаза наблюдал за Бернардом.

— Я просто не понимаю, — сказал Лукас, держа кружку обеими руками и согревая ладони. — Как кто-то решился?.. Как вообще можно сделать нечто подобное специально? — Он тряхнул головой и уставился в кружку, где несколько листиков уже вырвались на свободу и плавали вокруг ситечка. Затем он посмотрел на Бернарда. — И вы знали? Откуда? Как вы могли узнать?

Бернард нахмурился. Он почесал усы, положив другую руку на живот.

— Хотел бы я этого не знать. И теперь ты сам понимаешь, почему некоторые вещи должны быть похоронены. Любопытство может раздуть тлеющие угольки и спалить бункер дотла. — Он уставился на свои ботинки. — Я сложил картину из кусочков, примерно как и ты, просто узнав то, что нам следует знать для этой работы. Вот почему я выбрал тебя, Лукас. Ты да еще несколько — буквально считаные единицы — человек имеют представление о том, что хранится на серверах. Ты уже готов узнать больше. Можешь представить, что станет, если ты расскажешь что-либо из этого одному из тех, кто работает в красном или зеленом комбинезоне?

Лукас покачал головой.

— Знаешь, такое уже случалось. Именно так погиб десятый бункер. Я сидел там… — Бернард показал на кабинетик с книгами, компьютером и шипящей рацией, — и слушал, как это происходило. Ученик моего коллеги оттуда транслировал свое безумие всем, кто мог его слышать.

Лукас рассматривал настоявшийся чай. Несколько чаинок крутились в потемневшей воде, остальные так и не сумели вырваться из заключения в ситечке.

— Вот почему настройки радио блокированы, — сказал он.

— И по той же причине мы запираем тебя.

Лукас кивнул. Он подозревал это.

— А как долго вас тут продержали?

Он взглянул на Бернарда, и отчетливо вспомнил, как шериф Биллингс осматривал пистолет, когда к нему приходила мать. Они что, подслушивали разговор? И если бы Лукас ляпнул что-то не то, его и мать застрелили бы?

— Я провел здесь чуть больше двух месяцев, пока мой наставник не решил, что я готов и что я усвоил и понял все изученное. — Бернард скрестил руки на животе. — Мне искренне хотелось бы, чтобы ты не задавал этот вопрос, чтобы не догадался обо всем слишком быстро. Такое лучше узнавать, когда ты старше.

Лукас сжал губы и кивнул. Странно было вот так запросто беседовать с тем, кто старше, кто знает намного больше, кто гораздо мудрее. Он представил, что это нечто вроде разговора сына с отцом — только разговор был о спланированном уничтожении всего мира.

Лукас наклонил голову и вдохнул аромат чая. Запах мяты был подобен путеводной нити сквозь царящий вокруг хаос, он будто воздействовал на центр удовольствия где-то в глубине мозга. Лукас вдохнул аромат, задержал дыхание, потом медленно выдохнул. Бернард подошел в маленькой плите в углу кладовой и стал заваривать чай для себя.

— Как они это сделали? — спросил Лукас. — Чтобы убить так много людей. Вы знаете как?

Бернард пожал плечами. Он постукивал по жестянке, насыпая чай в ситечко.

— Насколько мне известно, они способны на подобное и сейчас. Никто не говорил, как долго это предполагалось делать. Есть опасение, что небольшие группы выживших все еще существуют где-то на планете. Операция «Пятьдесят» совершенно теряет смысл, если выживет кто-то еще. Популяция должна быть гомогенной…

— Человек, с которым я разговаривал, сказал, что мы и есть уцелевшие. Только пятьдесят бункеров…

— Сорок семь. Да, мы уцелевшие, насколько нам известно. Трудно представить, чтобы кто-то еще оказался настолько же хорошо подготовлен. Но все-таки есть вероятность. Ведь прошло всего двести лет.

— Двести? — Лукас прислонился к стойке. Он приподнял кружку, но запах мяты утратил свою магическую силу. — Значит, двести лет назад мы решили…