* * *

Вечер для Нэнси закончился тем, что она страшно разозлилась на Лидию. Во время ужина она вдруг исчезла, оставив сестер развлекать всех этих людей из хора и делать вид, что они просто в восторге, когда те вдруг начали петь мадригалы. Они явно были озадачены отсутствием Лидии, и Нэнси пришлось срочно выдумывать малоубедительную историю о внезапной мигрени. Все они поверили в это и, прощаясь, дружно выражали свою озабоченность.

Вечер уже близился к завершению, последние гости из числа любителей выпить по-дружески помогали убирать посуду. Линнет и оставшаяся ее подруга, Лорен Поултер, лежа на диване в гостиной, слипающимися глазами смотрели «Русалочку». Роза и Нэнси сгребали в мусорное ведро остатки пищи и ставили тарелки в посудомоечную машину. Селена стояла у раковины и отмывала кастрюли.

Среди всей этой суматохи Нэнси не сразу заметила Полли. Она стояла, дрожа от ярости, среди грубых вязаных жакетов и черных от сажи рук последних гостей. Поверх ее короткого нарядного платья из черного бархата было новое шикарное пальто от Барбур. На ее шее сверкал бриллиант.

— Я пришла за Рэном. — Она была слишком рассержена, чтобы заботиться о том, кто слышит ее слова.

Нэнси выбросила картофельные очистки в мусорное ведро.

— Рэн? Я думала, что он давным-давно ушел. Разве он не дома?

— Я знаю, что он здесь, Нэнси, — проговорила Полли. — И если я сейчас же не увижу его, я не увижу его больше никогда.

— Послушай, никто не собирается его прятать. — Нэнси коснулась плеча Розы. — Мам, ты не видела Рэна?

— Нет, и я также не видела эту несносную Лидию. Как могла она бросить нас одних со своим хором? Я не знала, куда деваться, когда они вдруг запели эти свои мадригалы. Ну и чепуха! — Роза выпила достаточно, чтобы достичь уровня, когда она не стеснялась говорить суровую правду.

На хорошеньком лице Полли застыла маска японского театра Ноо, выражающая страшное возмущение.

— Мне пришлось одной развлекать гостей. Я в жизни не испытывала такого унижения. И я не собираюсь сидеть и ждать, когда он соизволит вернуться домой.

— Хорошо, ты можешь не стесняться и поискать его по дому, — любезно предложила Роза. — Кстати, раз уж ты пришла, не хочешь выпить чашечку чая?

— Нет, спасибо. — Полли решительно направилась к большому залу, откуда доносился громкий смех. В дверях она нетерпеливо фыркнула и, передумав, направилась в сторону лестницы.

Роза и Нэнси смотрели на нее с выражением вежливого сочувствия.

Роза проговорила:

— Пусть лучше увидит сама. Он никогда не решится сказать ей.

Нэнси вздохнула и округлила глаза.

— Лидия совсем спятила. Почему она не могла соблазнить кого-нибудь другого?

— Потому что он ее муж, — сказала Роза. — В отличие от Рэна она знает, что брак не разлагается под действием микроорганизмов, особенно если в семье есть ребенок. Он должен понять, что нет такого понятия, как одноразовый брак. Настоящий Мужчина всегда знал это. Поэтому он всегда возвращался домой.

Нэнси была удивлена. Она никогда не слышала, чтобы мать говорила об отце осуждающе.

— Ты была любовью всей его жизни.

— Да, потому что я вышла за него замуж и все терпела. Но это было не просто. Почему, ты думаешь, я выглядела такой старой и вся была покрыта морщинами, а он нет? Я была его портретом на чердаке. — Она протрезвела и заметила удивление Нэнси. — О, дорогая, меня вполне устраивала такая жизнь. Все это компенсировалось многим другим. Я сама выбрала такую жизнь так же, как и Лидия. И потом, двое людей, у которых есть такой замечательный ребенок, как моя Линнет, обязательно должны быть вместе. — Она бросилась вперед и схватила свой бокал. — Быстренько налей мне еще немного, пока я не превратилась в Энн Уидеком[2].

Торжественной поступью на кухню вошла Полли с побелевшим лицом и горящими глазами.

Роза спросила:

— Ты нашла его?

Полли не ответила. Она обвела комнату испепеляющим взглядом, а потом бросилась вон через черный ход, как злая фея на крестинах.

Нэнси все поняла через полчаса, когда понесла спящую Линнет наверх. Дверь в комнату Лидии была слегка приоткрыта. Лидия и Рэн крепко спали на смятой постели в объятиях друг друга.

Руфа стояла на переходе у отеля «Каледониан», пытаясь защититься от ветра. Жизнь в этом городе была бесконечной борьбой с ветром врукопашную. Ветер дочиста отчищал серые камни, подгонял толпы людей, отправившихся за покупками на Принсес-стрит, завывал в каньонах Нового города. Жесткие снежинки хлестали Руфу по лицу. Стоял просто невероятный холод, от которого даже в перчатках ныли руки.

Когда она уже готова была расплакаться, ее вновь вдруг охватило странное и неприятное чувство какой-то отрешенности. Грохот машин, толпы усталых людей, ярко освещенные рождественские витрины — все казалось каким-то нереальным и плоским, как картинка. Руфа попыталась вновь обрести связь с реальностью, чтобы вспомнить дорогу домой. Ей следовало остаться дома и сидеть там, закутавшись в пальто и взятое напрокат пуховое одеяло.

Но ей нужно было найти подарок для Линнет. Это была очень большая программа. Она в течение многих часов бродила с остекленевшим взглядом по магазинам детских игрушек, прежде чем купила кукольный чайный сервиз. Потом еще нужно было найти оберточную бумагу, открытку с надписью «Шесть лет» и большой упаковочный пакет «Джифи бэг». Раньше ей потребовалось бы на это не больше часа. Сейчас ей пришлось затратить на все это огромное количество энергии. В очереди на почте она потеряла сознание.

Она оказалась в очень неловком положении. Там было полно старушек, пришедших получать пенсию, и ей с трудом удалось вырваться от них. Они хотели вызвать «скорую помощь», но сразу успокоились, как только Руфа соврала, что она беременна. Беременность, казалось, могла объяснить любые проявления болезни. Руфа подумала, что если бы у нее вдруг оторвалась голова и покатилась в канаву, но она сказала бы, что беременна, все бы облегченно вздохнули и произнесли: «Ох, ну тогда не о чем беспокоиться».

Возможно, она потеряла сознание, потому что совсем ничего не ела. Дело было не в том, что ей не нравился вкус пищи, ей просто казалось, что все это не имеет никакого отношения к ее телу. Ей было совершенно все равно, что она видит перед собой, — горы брокколи, мяса, хлеба или белые фарфоровые тарелки и стальные вилки. Она уставала уже только оттого, что ей требовалось что-то поднести ко рту. Сегодня утром практически целый час, пока шла программа «Сегодня», она жевала небольшой ломтик тоста. Она смотрела в свою тарелку и видела, что тост совершенно не уменьшается в размерах.

Ей, однако, было гораздо лучше, если она не думала о грустных вещах. Например, о рождественских украшениях. От этого ей еще сильнее хотелось домой. Дом, по которому она тосковала, больше не существовал. Она хотела оказаться в старом Мелизмейте, где царили нищета и беспорядок, где на кухне сидели бы Настоящий Мужчина с Линнет на коленях и Роза на своем высоком табурете, а в детской наверху были бы ее сестры. Она разрушила детскую, покрасив ее в белый цвет и свалив весь хлам на чердаке конюшни. Разрушение было оплачено деньгами Эдварда. Она желала спасти дом Настоящего Мужчины, она надругалась над ним.