Стерх оглядел аудиторию, будто желая увидеть восторг на обращенных к нему лицах. Никто не улыбался; все смотрели напряженно и внимательно, как болельщики на штрафной удар в ворота любимой команды.

— Вы не должны обращать внимания на резкие перемены вашего состояния, времени, пространства, внешних и внутренних условий. Это будет встряска, это и должна быть встряска, так себя и готовьте. Субъективное время экзамена может разниться от минуты до нескольких часов, иногда — больше. Не пугайтесь, если все случится быстро. Не бойтесь, если вам покажется, что экзамен затянулся. Помните: цель экзаменационной комиссии — помочь вам, а не завалить. Помните и другое: второй попытки не будет.

Ветер бился в стекло. Шелестели снежинки. Быстро темнело; Стерх щелкнул выключателем. Осветилась небольшая пыльная аудитория и девятнадцать третьекурсников, молча глядевших на преподавателя.

— Ну что же, — Стерх повел плечами, поудобнее пристраивая крылья за спиной. — Есть вопросы?

* * *

— Мамочка? Это я! Ты меня слышишь?

Далекий-далекий голос. Будто сквозь метель; что-то шуршит и тонко подвывает в трубке. Будто из далекого космоса, как сквозь толщу воды, как сквозь вату.

— Мама! У меня все в порядке! Как у вас?

— По-разному, Саш, но ничего, потихоньку… Малой простудился. Опять больничный придется брать. Это потому, что я его не кормила грудью, и у него не сформировалась нормальная иммунная система…

— Да брось, это предрассудки! При чем тут ты! Не беспокойся, он выздоровеет!

— Конечно, — голос у мамы был напряженный и усталый.

— Ма, я в этом году на зимние каникулы не приеду…

Вот и все. Сказано. Вырвалось.

Пауза.

— Жалко. Очень жалко. Но что поделаешь…

Телефонная линия фильтровала эмоции, как промокашка — крупинки чая.

— Мама, ты не переживай. Все будет хорошо. Малой поправится. А я еще позвоню…

— Хорошо, Саш. Звони. Позванивай.

— Ага… До свидания!

Трубка легла на «рогатые» рычаги. Сашка некоторое время стояла, глядя в стену.

«Эмоциональная память», — так это называл Портнов.

Месяц до экзамена.

* * *

С утра тридцатого декабря пьяные первокурсники водили хороводы на свежевыпавшем снегу и распевали «В лесу родилась елочка». К ним компаниями и поодиночке присоединялись истерически-веселые третьекурсники. Студенты второго курса бродили тихие и тощие, как тени.

Разрисованная гуашью, оклеенная «дождиком» афиша звала на праздничный капустник. Актовый зал набился битком. Вика и Лена, когда-то жившие с Сашкой в одной комнате, пели частушки, иногда дурацкие, иногда пошлые, но все равно смешные.

Сашка сидела в зале, в самой гуще хохочущей публики, и ближе к концу действа вдруг вспомнила Захара. Как два года назад он, тогда второкурсник, стоял на краю сцены в Портновских очках, нес отсебятину — смело и естественно, и у Сашки, которой всегда было немного стыдно за плохих артистов, не возникало чувства неловкости — только страх, вдруг Портнов сочтет слишком смелую пародию насмешкой…

Через две недели Сашкин курс войдет вот в этот самый зал, чтобы никогда не возвращаться в прежнюю жизнь.

Она ушла, не дожидаясь окончания концерта. Среди груды пальто и курток в гардеробе нашла свою — с уже оборванной вешалкой. Оделась и вышла, собираясь вернуться домой и лечь спать, но вечер над Торпой был ясный, тихий и не очень холодный. Сашке захотелось пройтись, и она двинулась по Сакко и Ванцетти прочь от центра, к окраине.

В домах топились камины и печи. Над крышами поднимались дымы, белые в лунном свете, уходили вертикально вверх, обещая хорошую погоду. У Сашки зачесалась спина: ей представилось, как здорово было бы полетать в этом прозрачном мире между заснеженными крышами — и небом, в которое упираются серебряные дымные столбы.

Мостовая чернела влажным булыжником. Проехала машина — Сашка посторонилась. На фасаде закрытого, темного кафе беззвучно мигала гирлянда, чередуя красно-желтые и сине-зеленые вспышки.

А рядом стоял человек, такой неподвижный, что Сашка не сразу его заметила. И только когда он сказал: «Да, это я понимаю», — Сашка, вздрогнув, остановилась.

Голос был знакомый.

Костя стоял, привалившись плечом к розоватой кирпичной стене, прижав к уху мобильный телефон. Он смотрел на огни, не отрываясь, и не видел Сашку.

— И это я понимаю. Да, ты прав, не имеет значения… А что, есть кто-то, кто этого не боится? Из людей, я имею в виду?

Пауза. Сашка отступила, собираясь уйти.

— Я понял. Да. Договорились. Хорошо. До свидания, папа.

Сашка поскользнулась и села в сугроб, наметенный дворниками у кромки тротуара. Костя резко обернулся.

— Извини, — сказала Сашка. — Я просто гуляла.

Костя молча протянул руку, помогая ей подняться.

— Ты знаешь, что я — местоимение?

— Ты? Не знаю… Не знала.

Мигала гирлянда. Костя спрятал телефон во внутренний карман куртки.

— А ты глагол?

— Да.

— Я так и знал… Угадай, с кем я только что говорил.

— Я же слышала, как ты с ним попрощался.

— Ага. Ты была права: он по-своему хороший отец. Рациональный. Строгий…

— Ты запомнил те мои дурацкие слова?

— Ну почему же они дурацкие… Я однажды спросил у него: как он, который ни разу не человек, и даже близко не белковое существо… Как он умудрился сделать сына? Я подозревал, тут что-то не так, но знаешь, что он мне ответил?

— Что?

— «Неужели ты думаешь, что контролировать информационное пространство гипертекста легче, нежели произвести один эффективный сперматозоид?»

Они повернулись спиной к мигающей гирлянде и пошли обратно по Сакко и Ванцетти, по направлению к гудящему, поющему, празднующему Новый год институту.

— Что он сказал тебе? — рискнула спросить Сашка. — О чем вы говорили?

Костя выдохнул длинное облако пара:

— По-моему, он пытается меня подбодрить перед экзаменом. Но самое смешное, что у него это получается.

— Да?

— «Нет невозможного». Когда он это говорит, я ему верю… и тогда оказывается, что в смерти бабушки виноват я сам.

— Костя, — тихо сказала Сашка. — Люди-то, в отличие от слов, умирают…

— Я заметил, — отозвался он сухо. — Какого ты наклонения?

— Повелительного.

— Да ты что?!

Костя на секунду остановился.

— Выходит, не зря они так с тобой носились все это время, Портнов и Стерх. Глагол в повелительном наклонении… подумать только! А я — местоимение… заместитель. Мое место еще не выбрано… или, наоборот, выбрано заранее. Люди, в отличие от слов, умирают, но Фарит Коженников — не слово! Он правило, грамматическое правило… Когда он — его материальная оболочка — состарится и умрет, я буду он…