Генрих просматривал папку с бумагами:

– Через два года мне исполнится двадцать пять, и я пойду в СС. Обегруппенфюрер Зейдель-Диттмарш забирает меня в главное бюджетно-строительное управление, дает группу математиков. Я все-таки докторат защитил… – Питер даже не знал, что Генрих пишет диссертацию. Съездив в Геттинген, друг вернулся с дипломом:

– Они жалели, что я не могу на кафедре остаться, – мрачно сказал Генрих, – впрочем, как я понимаю, наш общий знакомый тоже не в Кембридже работает.

Диссертацию Генрих писал о комплексном анализе. Он объяснил, что докторат не имеет ничего общего с расчетами эффективности труда заключенных в концлагерях:

– Я отдыхал, когда готовил материалы. Не надо было разбираться… – он поморщился, – в бумагах из Дахау и Бухенвальда.

Генрих закрыл папку:

– Тогда я смогу добраться до серой бухгалтерии СС, Питер. До финансирования военных исследований. Сейчас проявлять интерес подозрительно. Очень жаль, что у нас есть человек только в научном отделе Люфтваффе. Я бы хотел посмотреть на расходы по группе Гейзенберга… – Генрих, от министерства труда, курировал строительство полигона Пенемюнде, на острове Узедом, в Балтийском море. Вернувшись, он передал материалы по будущему опытному центру люфтваффе Питеру:

– Авиаторы собираются строить ракеты, – заметил Генрих, – Вернер фон Браун своего добьется, он отличный инженер.

У них в паспортах имелись чешские визы. В консульство пошел Питер. Брезгливо посмотрев на британские документы, на паспорт Генриха, со свастикой, чешский служащий, молча, поставил нужные штампы. Воспользовавшись передатчиком, они узнали, что Аарон уехал из Берлина в Прагу. Питер, облегченно, выдохнул:

– Хорошо, что его не арестовали. После всего, что случилось… – Хакские дворы находились рядом с Ораниенбургерштрассе. Питер, несколько дней, видел в небе черный дым. Ему нельзя было ходить в еврейский квартал. Он сидел на подоконнике, глядя на эсэсовские машины, на грузовики, увозившие людей. Питер бормотал: «Как я вас ненавижу, всех. Будьте прокляты». Они с Генрихом посоветовались:

– Дрезден ближе всего к Праге, – сказал друг, – Аарон в городе. Мы что-нибудь придумаем. Нельзя оставлять Пауля в Германии.

Мальчика и на востоке отправили в деревню. На здешней ферме тоже велись подпольные занятия семинарии. Будущие пасторы доили коров, перебирали картошку и работали на маслобойке. Пауль вытянулся и поздоровел. Он стал говорить, еще неуверенно. Мальчик водил Питера по ферме, показывая лошадей, коров и собаку. Рейнеры научили его «Отче наш». Пауль, каждый вечер, молился.

Пауль приехал из Франкфурта со старым, детским букварем, изданным два десятка лет назад. В нынешних школьных учебниках, даже для маленьких, пестрили свастики. В книге Пауля на рисунках играли мальчики и девочки, кошки и птицы. Семинаристы, по очереди, занимались с ребенком, показывая буквы. Он обрадовался Питеру с Генрихом. Хозяйка фермы, пожилая вдова, вздохнула:

– Летом он спрашивал: «Фрау Магда? Герр Франц?». Оглядывался, недоумевал. Сейчас забыл. Божье дитя, – она перекрестилась, – безгрешное. Его увезти надо, не рисковать… – Генрих уверил женщину, что все будет в порядке.

В Дрездене они купили большой чемодан. Думая, что с ним играют, Пауль, с удовольствием забирался внутрь. Питер учил мальчика лежать тихонько, свернувшись в клубочек. Багаж требовался только для пересечения границы. Питер, искренне надеялся, что Аарон им поможет.

Отправив хозяина в гараж, за тряпками и ведром, Генрих велел помыть мерседес.

Питер, аккуратно, провел мальчика через черный ход наверх. Пауль был тихим, послушным ребенком. Он любил возиться с игрушками, или рассматривать букварь. Мальчик устроился на диване, склонив светловолосую голову над книгой. Питер готовил бутерброды, взяв пакет с провизией. В расстегнутом вороте его рубашки сверкал золотой крестик.

– У меня тоже есть, – гордо сказал Пауль.

Питер предполагал, что Рейнеры окрестили мальчика:

– Жалко их. Ничего сделать нельзя. Они старые люди. Сколько они в концлагере протянут… – будущих пасторов тоже арестовали. Пауль, бойко ел. Прижавшись к боку Питера, мальчик показывал буквы в учебнике.

В Берлине Питер справился в энциклопедии. Болезнь описали в прошлом веке. Питер читал, что подобные дети не обучаемы. В статье утверждалось, что они, по умственному развитию, недалеко ушли от животных. Питер слушал лепет мальчика. Найдя нужную картинку, Пауль грустно посмотрел за окно: «Котик…»

– Посмотрим, что можно сделать… – Питер поймал себя на том, что улыбается. Тащить кота, через границу, с ребенком без документов, было, конечно, безрассудно. Он умыл мальчика, уложив его в постель:

– Ерунда, насчет умственного развития. Он любит рисовать, знает буквы. Ему нужна семья. Он никогда не станет похож на других детей, но мы все разные… – Питер тихо напевал колыбельную, о снах, падающих с дерева. Уходя из номера, он запер дверь, повесив табличку: «Не беспокоить». Хозяин гостиницы и без того, не посмел бы потревожить столичных гостей.

– Надо корзинку купить, завтра утром… – Питер огляделся, выйдя на ступени. Кот отирался на гостиничной стоянке:

– Худой ты, – усмехнулся мужчина, – но в Праге отъешься. Пауль обрадуется… – Генрих ждал за столиком «Милой Баварии». Вечер выдался почти теплым. В Судетах, надо было быть еще более осторожными. За хорошо запеченной олениной они болтали о пустяках. Расплатившись, Генрих подхватил картонные стаканчики с кофе: «Пойдем».

Они устроились на скамейке, на чисто выметенной, выложенной булыжником набережной Эльбы. На западе, за холмами, садилось солнце. Генрих щелкнул зажигалкой:

– Евреев в городе не осталось… – он махнул рукой:

– В местном отделении Судетского Легиона мне не преминули похвастаться… – они смотрели на резкий очерк средневекового замка. Питер, осторожно, спросил: «Ты зачем туда ходил, Генрих?»

Фон Рабе отпил горького, крепкого кофе. Он не знал, замешан ли отец в предполагаемом заговоре. Генрих пока не хотел говорить Питеру о своих подозрениях. Отец дружил с генералом Канарисом, главой военной разведки, с высшим офицерством:

– Я уверен, – Генрих затянулся сигаретой, – уверен, что они хотели сместить Гитлера. Они выступали против будущего вторжения в Чехословакию. Но и вторжения не потребовалось… – за два дня до отъезда в Судеты Генриху позвонил друг отца, подполковник Ханс Остер, из абвера. Встретившись в кафе на Унтер-ден-Линден, они прогулялись по бульвару, под золотыми листьями лип.

Генрих, наконец, повернулся к другу: «Слушай и запоминай». Питер присвистнул: «Высшее офицерство готовило заговор?»

– Всего лишь мои предположения, – сварливо отозвался фон Рабе, – но я собираюсь их проверить. Если я прав, то наши группы объединятся. А если неправ… – он вскинул бровь:

– В общем, я буду осторожен. Подполковник попросил меня найти агента, в Судетах, местного немца. Его арестовали летом, в Праге, но выпустили из тюрьмы после Мюнхенского соглашения. Абвер его потерял… – Генрих выбросил окурок: