Я смотрела на Эдуарда не отрываясь. Своей последней фразой он сразу и предал, и поддержал меня. Теперь все висело на волоске.

— Мистрис Перрерс заслуживает меньшего наказания, чем смертная казнь, — повторил Эдуард. — Я обращаюсь к вам с просьбой…

Глубокое горе переполнило мою душу.

— Мы с почтением принимаем вашу просьбу, государь. — Де Ла Мар не скрывал своего торжества, и меня чуть не стошнило при виде его самодовольной физиономии. — Встаньте, мистрис Перрерс.

Я подчинилась, хотя ноги отказывались мне повиноваться.

— Мы пришли к следующему решению…

Де Ла Мар огласил все пункты моего приговора. По тому, как плавно текла его речь с продуманными, четкими формулировками, включавшими все подробности, я поняла, что решено все было заблаговременно. Не было никакой необходимости заставлять Эдуарда пройти через все это. Горе мое постепенно вытеснялось нарастающей злостью; меня затрясло, как в лихорадке, когда я постигла всю глубину его мщения. Даже принцесса Джоанна не придумала бы ничего лучшего.

Удаление от двора!

Это слово раздавило меня своей тяжестью. Меня удаляют, и Эдуарда я больше никогда не увижу.

— Вы должны жить вдали от королевского двора. Вы не смеете к нему возвратиться. Если ослушаетесь, если предпримете любую попытку приблизиться к королю, вас лишат всего принадлежащего вам имущества и вышлют за границу до конца вашей жизни. — Губы спикера слегка раздвинулись в намеке на улыбку, обнажив нездоровые зубы. — Если вы осмелитесь появиться в присутствии короля, все ваше движимое имущество будет конфисковано. — Он так был этим доволен, что я испытала отвращение, но внешне никак этого не выразила, не пошевелилась. Нельзя доставлять ему удовольствие, показывая, как глубоко уязвляет меня этот приговор.

Взглянув в сторону Эдуарда, я увидела, что он не понимает смысла происходящего. Веки его были опущены, рот безвольно приоткрылся. Он не сознавал, какое решение только что прозвучало. И если я сейчас пройду к нему через весь зал, то останусь без всяких средств к существованию и буду изгнана из Англии.

Кровь отлила у меня от лица, руки стали холодными как лед, но я выполнила все их требования: поцеловала поднесенное мне распятие и поклялась, что никогда не попытаюсь вернуться к королю. Я стану жить отдельно, вдали от двора. Больше никогда я не увижу Эдуарда.

Итак, я покинула его — по крайней мере, именно так я это восприняла.

Куда же податься? Я собрала самое необходимое и отправилась в Уэндовер, бывшее поместье Уикхема, подаренное Эдуардом мне. Моему исстрадавшемуся сердцу хотелось бы оказаться в Палленсвике, но я понимала, что парламент сочтет его слишком близким к Шину, Тауэру, Вестминстеру — к тем замкам и дворцам, где может пребывать Эдуард и куда слишком легко попасть по Темзе. Вот я и поехала зализывать свои раны в Уэндовер, но сперва рискнула в последний раз навестить Эдуарда. Не могут же мне запретить попрощаться с ним!

Он меня не узнал.

— Эдуард!

В пустом взгляде не промелькнуло ни искорки узнавания.

— Я пришла проститься.

Ни слова в ответ. Он не простил меня. Разум его блуждал где-то далеко, не замечая меня, не осознавая того, что я совершила. Я поцеловала его в лоб и сделала глубокий реверанс.

— Простите меня, Эдуард. Я не хотела, чтобы все так закончилось. По своей воле я ни за что бы вас не покинула.

Ну что ж, он хотя бы избавил меня от горькой сцены прощания. Глотая слезы, я закрыла за собой дверь в его покои. Алиса Перрерс, больше уже не фаворитка короля. Униженная, отвергнутая, погубленная злыми кознями.

Кто не присутствовал в Расписной палате и не был свидетелем моего падения?

Гонт.

Кто не вступился за меня, даже не попытался повидаться со мной?

Джон Гонт.

Он тоже отступился от меня. Связывавшие нас слабенькие узы не заставили его встать на мою сторону, когда я в этом больше всего нуждалась. Я перестала представлять для него какую бы то ни было ценность. Лорды, опасавшиеся усиления его власти, не пожелали назначить его опекуном Ричарда, и Гонт решил, что я уже не обладаю никаким влиянием, а потому для него бесполезна. Если же мое имя станут хоть в какой-то мере связывать с ним, популярности Гонта это может только повредить.

И он отвернулся от меня.

А что же утраченный мною несчастный Эдуард? О его житье-бытье мне рассказывал Уикхем. Случалось, он, движимый гневом, поносил Виндзора куда более сердито, нежели меня. В иные дни Эдуард вспоминал о старых привязанностях: он искал меня, спрашивал обо мне — ему отвечали, что мне нельзя возвратиться. Бывали дни, когда разум покидал его. Я хорошо знала, как он может часами сидеть, погрузившись в глубокую печаль, ничего не сознавая, только слезы катились у него по щекам. Король стал всего лишь одиноким, всеми забытым стариком, и некому было пробудить дремавший в нем дух. Кто будет предаваться вместе с ним воспоминаниям о былом? Кто сможет напомнить ему о прежних днях славы и величия, как это делала я?

Никто.

Гонт был слишком занят — он замышлял месть де Ла Мару и графу Марчу, который вместе с Уикхемом стал теперь одним из советников Эдуарда. Изабелла возвратилась во Францию, к своему супругу. Некому стало вспоминать с королем о прошлом.

Знала я и о том, что все чаще и чаще Эдуард уходит в себя.

— Вот похороню сына, славного своего принца — и тогда сойду в могилу сам.

Больше я уже не глотала слезы, а рыдала о нем в полный голос. Виндзору я не написала ни строчки: слов нужных было не подыскать, да и не перенесла бы я его жалости.

Первые несколько дней в Уэндовере я горевала. Потом горячая волна ярости обдала меня с головы до ног, словно порыв свежего ветра перед августовской грозой. Во мне страшным зарядом скопилась ненависть к далекому спикеру Палаты общин — самодовольному, упивающемуся своим триумфом.

— Да осудит тебя Господь всемогущий вечно гореть в аду! Чтоб могильные черви поскорее пожрали твою гниющую плоть! Чтоб твои яйца жарились на неугасимом адском огне, чтоб… — Я не сдерживала себя в выражениях, но облегчения это не приносило.

Никогда еще жизнь не представлялась мне такой бессмысленной; я была бессильна, беспомощна, мне было нечем заняться. О том, что происходит в мире за стенами поместья, до меня в те ужасные недели доходили лишь обычные пересуды и слухи, которые доставляли мне слуги или бродячие торговцы. Негусто! Забальзамированное тело принца Уэльского уже много дней находилось в Вестминстерском аббатстве. К похоронам никаких приготовлений не делалось — Эдуард не в силах был что-то решать. Принцесса Джоанна с юным наследником пребывали в Кеннингтоне. Гонт выжидал, кипя злобой от нанесенных ему обид. Добрый парламент завершил свою работу, кичась достигнутыми успехами.