— Если дотронешься до оружия, умрешь в тот же момент.

Это было сказано таким холодным, будничным тоном, что рука полицейского застыла в воздухе. Он ощутил, что к его горлу поднесено острое лезвие.

Человек на заднем сиденье заговорил снова, будто отвечая на невысказанный вопрос:

— Это старомодная опасная бритва с прямым лезвием и рукояткой из резной слоновой кости. Я заплатил за нее довольно приличную сумму в одном антикварном магазине, причем сомневаюсь, чтобы продавец подозревал, как именно я собираюсь ее использовать. Превосходное, между прочим, оружие. Маленькое, удобно держать в руке. И острое, знаете ли. До чрезвычайности острое. Одно мое легкое движение кистью — и ваша яремная вена вскрыта. Самое уязвимое место. Говорят, умирать таким образом крайне неприятно. Такого рода оружие открывает очень интересные возможности. Оно совершенствовалось в течение нескольких столетий. С ним, пожалуй, не связано ничего особенного, за исключением того разреза, который с его помощью я сделаю на вашем горле. Так что стоит спросить себя: а так ли сильно мне хочется умереть прямо сейчас, вот в этот самый момент, не получив ответа на те вопросы, которые не дают мне покоя? — Человек сделал паузу. — Ну так что, детектив, торопитесь умереть?

Роберт Мартин почувствовал, как свободная рука человека на заднем сиденье змеей обвилась вокруг него и поползла к находящемуся в кобуре пистолету. При этом лезвие ни на миллиметр не отклонилось от своего прежнего положения и все так же холодило ему шею. После секундной борьбы с застежкой кобуры человек извлек пистолет наружу. Детектив посмотрел в зеркало заднего вида, но оно было повернуто в сторону. Он попытался периферийным зрением оценить хотя бы размер фигуры сидящего позади человека, но не сумел ничего разглядеть. Был только голос — мягкий, спокойный, ненапряженный, словно пронизывающий мглу раннего утра.

— Кто вы? — спросил Мартин.

Человек ответил коротким смешком:

— Знаете, это начинает походить на детскую игру в двадцать вопросов. Кто ты — животное, овощ или минерал? Ты больше хлебницы? Меньше автомобиля? Детектив, почему бы не постараться задавать вопросы, ответы на которые вам неизвестны? Однако, если уж вам так хочется, отвечу: я тот самый человек, на которого вы охотились все это время. Теперь вы меня нашли. Однако, я думаю, не совсем таким образом, как ожидали.

Мартин попытался расслабиться. Ему отчаянно хотелось увидеть лицо человека позади себя, однако даже малейшая попытка пошевелиться приводила к тому, что бритва все сильнее прижималась к шее. Он положил руки на колени, но расстояние между его пальцами и запасным револьвером в кобуре на голени казалось марафонской дистанцией, которую никак невозможно преодолеть.

— Как вы узнали, что я здесь? — прохрипел Мартин.

— Вы, может, думаете, что я глуп? — ответил голос вопросом на вопрос.

— Нет, — отозвался Мартин.

— Хорошо, отвечу. Как я догадался, что вы здесь? На этот вопрос есть два ответа. Первый прост: потому что я тоже был в аэропорту, когда вы встречали там мою дочь и мою жену, и следовал за вами во время вашей увеселительной прогулки по нашему прекрасному городу, и я знал, что вы не оставите их, позволив одним ожидать моего появления. И, зная все это, разве не легче мне было предположить ваши последующие шаги, чем их действия? Конечно, я не рассчитывал, что мне повезет так, как повезло сейчас. Разумеется, я не ожидал, что вы сами захотите приехать в такое место, как это. Если бы я мог выбирать, мне бы ничего лучше не придумать. Прекрасное место. Уединенное, тихое, всеми забытое. Вот уж удача так удача! Но в конце концов, разве удача не следствие хорошего планирования? Я полагаю, что дело обстоит именно так. Как бы то ни было, детектив, это первый ответ на ваш вопрос. Правда, можно дать и более обстоятельный ответ, если углубиться в суть дела. И ответ этот будет таков: я провел всю мою взрослую жизнь, занимаясь тем, что расставлял для людей ловушки, в которые те неожиданно для себя попадали. Неужто вы думали, что я не замечу ловушки, поставленной на меня самого?

Лезвие дернулось и сильнее вжалось в кожу на горле у детектива.

— Да, думал.

— Но вы попали впросак, детектив.

Мартин проворчал что-то нечленораздельное и опять заерзал на сиденье.

— Вы хотели бы увидеть мое лицо, разве не так?

Плечи Мартина напряглись.

— Вам, наверное, много раз снилась та наша первая и единственная встреча, состоявшаяся много лет назад? Пытались ли вы представить себе, как я изменился со времени той нашей маленькой беседы?

— Да.

— Не оборачивайтесь, детектив. Подумайте о себе. Вы сами были тогда стройней, моложе и спортивней. Разве и у меня не должны стать заметны те же самые признаки возраста? Может, у меня стало меньше волос. Округлились щеки. Образовался животик. Этих изменений следовало ожидать, верно?

— Да.

— И вы, конечно, искали какие-нибудь мои старые фотографии, например сделанные для водительских прав, которые вы могли бы прогнать через компьютерную программу, способную вносить в изображения людей возрастные изменения? Вы, верно, полагали, что это поможет вам узнать, как я выгляжу?

— Фотографий не осталось. Во всяком случае, я ни одной не нашел.

— Да, не повезло. Но все-таки вы не исключали вероятности того, что я мог воспользоваться услугами хирурга и изменить внешность при помощи пластической операции? Правильно?

— Да.

— Должен сказать, вы и тут не ошиблись. Но, конечно, я еще смогу быть опознан. Ведь есть трое людей, которые должны непременно меня распознать. Они должны узнать меня, как только увидят, в тот же самый момент. В тот самый миг, когда почувствуют мой запах. Но вот узнают ли? Смогут ли бросить свой взгляд сквозь годы и при этом не обратить внимания на результаты совершеннейшей операции, изменившей мое лицо? Смогут ли уловить изменения, которые претерпели мой подбородок, скулы, нос и все остальное, дабы потом сказать, что́ осталось тем же самым, а что изменилось? Смогут ли они заметить то, что так и осталось неизменным, несмотря на все то, что претерпело изменения? Вот это действительно интересный вопрос. И в эту игру нам еще предстоит сыграть.

Мартину стало трудно дышать. Горло пересохло, мускулы были напряжены, руки подергивались. Ощущение лезвия, приставленного к горлу, мучило его, создавая впечатление, что он связан некими невидимыми узами, которые невозможно порвать. Голос убийцы звучал ритмично и мягко. Чувствовалось, что он принадлежит человеку образованному, но, что гораздо хуже, в нем веяло дыхание смерти, когда произносимые им слова захлестывали слушающего, накрывая своей неумолимой волной, словно удушливая жара в летний знойный день. Мартин понимал, что мягкость и текучесть своих слов убийца не раз использовал прежде, чтобы обнадеживать своих жертв, почти обезумевших от ужаса. Вкрадчивость его голоса сбивала с толку. Она совершенно не сочеталась с насилием, которое вот-вот должно было последовать, а вселяла надежду на нечто иное, куда менее страшное, чем то, чему предстояло свершиться. Подобно слезам крокодила, спокойствие этого убийцы служило маской, за которой скрывались жестокие намерения. Внутренне Мартин изо всех сил сопротивлялся нахлынувшему на него страху. Он привык считать себя человеком действия, склонным к насилию. Детектив упрямо желал думать, что он в каком-то отношении ровня тому человеку, который приставил сейчас лезвие бритвы к его горлу. Он всегда знал это, и такая мысль неизменно доставляла ему удовольствие. Он напомнил себе, каким опасным человеком он на самом деле является. «Ты такой же убийца, как он», — сказал он самому себе и решил, что не сдастся без борьбы.