по последним ступеням второго пролёта он почти взлетел и оказался перед дверью, которая была открыта, и за дверью не было никого, – Марк вошёл.

Он постучал по открытой двери, и навстречу ему вышла та же девочка лет восьми с чёрными, слишком большими для её маленького лица глазами. Полина дома? – спросил Марк. Её нет. – Она вышла? Девочка посмотрела так, будто извинялась, что не могла объяснить. Полины нет. – А тебя как зовут? Девочка повернула голову в сторону, а потом спросила, хочет ли Марк чаю. Спасибо. Она кивнула и зашла в кухню, Марк шагнул вслед за ней. Он сел на стул (он был во всей кухне – маленькой, не больше прихожей – один) и смотрел, как девочка заваривает чай. Что-то в этом было не то, Марк не мог сообразить, в чём дело, и наконец понял: девочка доставала чашку, наливала в чайник воду и ставила его на плиту, вынимала из коробки чайный пакетик – всё так, будто она делала это впервые, а до тех пор только в книге читала, как это должно быть. Марк не знал, что спрашивать, надеялся, что девочка объяснит как-нибудь сама, а вер нее, сидя в холодной кухне с наглухо занавешенными окнами, он чувствовал, что ему становится легче, голова не кружилась, его не била дрожь, и он боялся нарушить это состояние, продлить его хоть немного. Чай, несмотря на все девочкины старания, получился не совсем: то ли вода не вскипела, то ли она слишком рано вынула пакетик. Тем не менее Марк пил его, не подавая виду, сказал «спасибо» и смотрел на девочку. Она стояла, прислонившись к плите, оглядывала Марка и время от времени, забывшись, отправляла палец в нос, а потом, спохватившись, вынимала его и прятала за спину, причём, судя по всему, вытирала его там о платьице – она была в платье. Марк удивился, как он мог подумать в прошлый раз, что она не девочка, не маленькая, – она была ничуть не похожа на взрослую, пусть даже карлицу. Выпив половину чашки, Марк подумал, что слишком смотрит на девочку и это неудобно. Тогда он стал смотреть вокруг – на плиту, на шкафчики, на холодильник. Холодильник стоял вплотную к стене и открывался к стене: Марк отставил чашку, когда понял это, – холодильник стоял так, что про сто не мог открываться. Испугавшись, он стал смотреть выше, туда, где шла к плите газовая труба. Чай был холодным, иначе и быть не могло: он просто не мог вскипеть, вентиль на трубе был закручен. Девочка следила за перемещениями его взгляда и уже почти не вынимала палец из носа. Марку показалось, что глаза её стали больше и темнее.

Он встал и – решил, что лучше ничего не говорить, – молча пошёл в комнату. Обернувшись, он увидел, что девочка тоже вышла и встала за его спиной в двери. В комнате никого не было – маленькая, чуть больше кухни, с тремя окнами, но окна были заклеены бумагой, комната тоже казалась наспех сооруженной декорацией: раздвижной диван сто ял у батареи так, что его нельзя было бы никак раздвинуть, зеркальная дверь шкафа была повёрнута к стене, и настольная лампа стояла так, что её вилка никак не могла бы дотянуться до розетки. Он повернулся к девочке и, прежде чем она резко шагнула к нему, понял, что всё-таки ошибся: не девочка, карлица, почти старушка, в кухне она прятала лицо в тени, а сейчас было видно – лицо с несвежей кожей, торчащими из ноздрей волосами, высохшими нитками губ и руки – пузырящиеся бородавками, коричневые, – она шагнула к нему и вцепилась ему в шею. Руки её были холодные, будто с мороза, но страшнее всего было от того, что смотрела она вовсе не на него, а в сторону и взглядом хоть и злобным, но довольно равнодушным, как будто она душила Марка не потому, что ей так уж этого хотелось, а только потому, что ей нужно было. Она давила всё сильнее, Марк почувствовал, как в его коже начинают отпечатываться её крепкие, немного загнутые ногти, и, кажется, не столько от страха (потому что он был отупляющий), сколько на энергии отвращения к этим ногтям он сильно дёрнулся, назад и в сторону, так что карлица выпустила его и, запнувшись о ножку дивана, упала.

Всё было в полной тишине, только глухо стукнули о паркет её колени, но больше звуков не было. Карлица быстро поднялась, и Марк стал пятиться от неё, лихорадочно думая, что делать, когда упрётся в стену, но стены всё не было, а карлица шла за ним осторожно, как будто боясь спугнуть. Ещё через несколько шагов Марк оказался в другой комнате (думать о том, как это он не заметил дверь, времени не было), он шарил руками вокруг себя, боясь споткнуться и одновременно надеясь нащупать что-то, чем можно было бы от старухи защищаться, хотя бы стул, но ничего не было, а та – молча шла за ним, опустив руки, и ему вдруг показалось, что её глаза вовсе не глаза, а что-то наподобие тёмных очков, может быть, такие линзы. Карлица дёрнула рукой, как бы выбрасывая её вперёд, Марк отшатнулся и побежал.

Комнаты сменяли друг друга, Марк не успевал вглядеться в них, только нёсся от двери к двери, впрочем замечая краем глаза то старый чёрный сервант – такой же, как был у его бабушки, – то книжный шкаф с наваленными горизонтально поверх стоящих вертикально книг книгами, то кар тины на стенах – пейзаж с весенней просёлочной дорогой и натюрморт с похожей на высокий торт сиренью, – всё было тихо, Марк даже не слышал топота карлицыных ног за собой, только чувствовал её движение как бы спиной, а его собственные ноги стучали по полу глухо, как будто были слышны издалека. Он прятался за шкафами и отгораживался от карлицы столами: она то превращалась снова в маленькую девочку, и тогда становилось странно, как она вообще могла быть такой сильной, не более чем жутковатая девочка, разве что, может быть, немного не в себе, то коряво открывала рот, и тогда становилось ясно, что она древняя старуха, с разваленной челюстью и мерзким фиолетовым языком. Он пробовал кидать в неё вещи, подвернувшиеся под руку, – вазу с грязными подтёками по бокам, старинный телефон с диском, но без провода, книгу в переплёте, такую старую, что корешок ходил ходуном, – но всё улетало куда-то мимо, она даже не уворачивалась, у Марка просто