На другой день после похорон в особняке Юргенса разместился штаб какой-то воинской части. Жена, сын и верный служитель покойного уехали из города.

Самоубийство Юргенса привело друзей в замешательство. В критический момент, когда было уже очевидно, что в город должны прийти американцы, Ожогин, Грязнов и Ризаматов оказались одни, без какого бы то ни было плана действий, потерявшие связь с родиной. Все планы, намечавшиеся немецкой разведкой, потерпели крах.

— Неостроумно получилось у наших хозяев, — сказал Андрей, когда они вернулись домой с похорон. — Да и мы тоже хороши, сидели у моря и ждали погоды.

— А что же надо было делать? — спросил хмуро Никита Родионович.

— Действовать. Быть готовыми к такому концу...

— Общие фразы, — раздраженно оборвал Ожогин, — а что конкретно?

Андрей запнулся. Он и сам, собственно, не знал, что надо было делать.

— Кое-что следовало ожидать, — сказал он. — События разворачивались на наших глазах, обстановка уже месяц назад стала ясной...

— Ну и что же? — спросил все так же зло Никита Родионович. — Инициатива исходила не от нас, ее навязывали нам Юргенс и прочие. И в каждом их поступке была какая-то мысль. Я не думаю, что они полагались только на интуицию. Пятимесячный запас продуктов, полученный нами, — красноречивое свидетельство этому.

Андрей молчал. Ему нечего было возразить.

— Предположим, что мы угадали бы подобный исход, — продолжал Ожогин, — что могли бы мы сделать?

— Подготовить уход из города, туда, на восток, навстречу нашим, — с жаром ответил Грязнов.

— Каким образом?

Вопрос был конкретный, и сразу ответить на него Андрей не мог.

Наивность Грязнова раздражала Ожогина, он готов был нагрубить юному другу, но в душе Никита Родионович сознавал, что доля логики в высказываниях Андрея есть. В сущности, они вели себя слишком беспечно, полагаясь целиком на естественный ход событий. И это сознание собственной вины еще более злило Ожогина.

Никиту Родионовича серьезно беспокоило приближение американских войск. Правда, раньше как через три-четыре дня они не появятся здесь, но бесспорно город будет оккупирован американцами. Конечно, они союзники, они должны помочь находящимся здесь русским вернуться на родину. Но как предстанут перед ними Ожогин и Грязнов? Они не числится военнопленными, не находятся в лагерях, не имеют никаких документов, свидетельствующих о их принадлежности к Советской Армии. Если раскрыться перед американцами, выложить все начистоту, возникнет серьезная опасность вызвать подозрение. Притом в городе находятся работники гестапо, которые из мести или просто объективно дадут противоположные показания, и версия Ожогина и Грязнова покажется лишь уловкой, попыткой обелить себя. И тогда, а это наиболее вероятно, американские власти предадут их обоих, да заодно и Алима, военно-полевому суду и, чего доброго, расстреляют. Если же настаивать на запросе советского командования, американцы могут согласиться на это, но могут и отказать.

Размышления Ожогина прервал старик Вагнер.

— Не все потеряно, — уронил он.

Ожогин посмотрел вопрошающе на Вагнера.

— Есть возможность уйти из города, на восток, — сказал старик. — Кругом паника, и вы без труда доберетесь до своих.

— Альфред прав, — поддержал архитектора Абих, — засветло дойдете до леса.

Никита Родионович повернулся в сторону Андрея, ожидая его мнения. Грязнов быстро согласился с предложением Вагнера.

— Итти... сегодня же.

Ожогин подошел к столу и опустился в плетеное кресло, внесенное осенью из сада. В этом кресле любил отдыхать по вечерам старый Вагнер.

— Давайте обсудим, — медленно произнес Никита Родионович. — Кто знает дорогу?

Абих часто выезжал до войны из города, но дальше железной дороги его осведомленность не простиралась. Вагнер знал округу, бывал в ближнем с востока городе, где ему пришлось составлять проект кинотеатра.

Старик набросал приблизительный маршрут. В течение трех суток друзья могли пешком добраться до этого города и оттуда двигаться дальше на север.

— Все это хорошо, — усмехнулся Ожогин, — но успеем ли мы дойти до наших, американцы движутся очень быстро. Механизированные группы покрывают за день до ста километров. Они нас настигнут раньше, чем мы приблизимся к Таненбургу.

— Вы преувеличиваете успехи американцев, — засмеялся Гуго. — С боями сто километров в день не пройдешь. Это же все-таки война.

— Ну что ж... — не то решая, не то спрашивая, произнес Никита Родионович.

Андрей встал.

— Итти. Итти сейчас же.

— А что думает Алим? — обратился Ожогин к юноше, который сидел молча на диване.

Ризматов поднял голову и спокойно ответил:

— Я с вами.

Ожогин подошел к Алиму и сел рядом.

— Да, вероятно, надо итти, — сказал он, обнимая плечи юноши, — другого ничего не придумаешь.

К пяти часам все было подготовлено к путешествию. В сборах принимали самое активное участие Вагнер и Абих. Старик упаковывал продукты, причем делал это с таким усердием, словно сам собирался в дорогу.

— Вот так я собирал в путь своего Карла... — В голосе Вагнера звучала печаль. — Ну, ничего, ничего, скоро все будет хорошо... — шептал старик, суетясь около вещевых мешков.

Когда сборы окончились и друзья стали одеваться, Вагнер неожиданно вышел из комнаты. Ожогин видел, как он закрыл лицо рукой. Старик плакал. Всем стало не по себе.

— Жаль оставлять его, — сказал Никита Родионович. — Что с ним здесь станет без нас?

Абих успокоил с твердостью:

— Не пропадем. Будем вместе...

Вагнер вернулся. Его обычно добродушное лицо было искажено, он силился сдержать себя и грустно улыбнулся.

Друзья взялись за мешки и направились к выходу.

На дворе угасал теплый апрельский день. Голый сад, умытый первым дождем, казался юным, чистым. Едва уловимый запах деревьев стоял в воздухе.

— Вот и весна... — проговорил Вагнер, глядя в тихий, пустой сад. — Скоро птицы пожалуют.

Гуго усмехнулся:

— С запада, в танках...

Никто не рассмеялся этой шутке. Друзья прошли по усыпанной свежим песком дорожке к калитке и начали прощаться. Когда наступила очередь Алима, он горячо, по-сыновьи поцеловал старика и первым вышел на улицу.

Здесь было тихо, казалось, город вымер.

— Счастливого пути! — бодро сказал Абих, и голос его прозвучал гулко, словно в большом пустом зале.

Друзья от неожиданности остановились. Никогда до этого они не наблюдали такого безлюдья, какое царило на улицах города сейчас. Стук каблуков звонко раздавался в тишине.