Пока она прятала журнал регистрации новорожденных, я погрузилась в раздумья, из которых меня вскоре вывел громкий голос:

— Да переодевайся же ты! Мы ведь для того и ходили за покупками, чтобы ты могла надеть новую одежду.

В последнее время она разговаривала со мной очень громко, почти кричала: я ее, видимо, раздражала. Она меня — тоже. Но, как бы там ни было, никаких альтернативных предложений у меня не имелось. Я достала одни из пяти купленных нами трусиков и надела их. А также надела бюстгальтер, джинсы и свитер с отложным воротником. Вероника настояла на том, чтобы я надела ее норковую шубу: она сказала, что эта шуба идет мне больше, чем ей. Я причесала волосы щеткой и сказала, что готова.

Я ждала ее, разглядывая фотографию Бетти. Женщина на фотографии улыбалась, но взгляд ее был печальным. Грета почти никогда не улыбалась — она либо была серьезной, либо смеялась. А еще я никогда не видела ее печальной. В Бетти чувствовалась большая внутренняя сила, мощная энергия, хотя, возможно, это и не было заметно в среде, в которой она находилась. Она, по всей видимости, была человеком, преисполненным искренних чувств и страсти, любила делать что-то хорошее и обладала неплохим вкусом по части создания уютной обстановки в доме. Мне оставалось только сожалеть о том, что я не успела с ней познакомиться.

— Она красивая, правда? — сказала Вероника, подходя ко мне.

Я не ответила. Я была поражена тем, что не испытываю чувств, которые вроде бы должна испытывать. Меня начинало угнетать то, что я не чувствую ничего по отношению к своей настоящей матери.

— Прежде чем пойдем, нам нужно немного перекусить. Мама всегда говорила, что не нужно выходить на улицу с пустым желудком. Я сделаю кофе.

Вероника выпила кофе с молоком и съела небольшой кекс. Мне пришлось убеждать ее, что я обойдусь и чашкой чая. Достаточно и того, что меняется окружающая меня обстановка, самой мне превращаться в другого человека совсем не обязательно.

Мы поехали дожидаться Кэрол возле ее квартиры. На гонорары от съемок в сериале она купила себе квартиру, окна которой выходили на проспект Пасео-де-ла-Кастельяна. Белая мебель, серое ковровое покрытие, огромное окно. При входе нужно было снимать обувь. Шкафов здесь не было, но имелась комната, оборудованная под раздевалку и обшитая деревом, выкрашенным в белый цвет. Кэрол никогда не принимала душ — она принимала ванны с различными лечебными солями и с зажженными свечами. У себя она обычно не готовила: ограничивалась лишь чаем.

Консьерж узнал меня и сказал, что Кэрол еще не пришла, но уже вот-вот появится.

— Сегодня после съемок у нее репетиция, — сказал он о Кэрол с гордостью, как говорили все, кто был с ней знаком.

Мы сели на диванчик в вестибюле и принялись листать журналы. Судя по времени, в которое Веронике удалось переговорить с ней на телевидении, она и в самом деле должна была скоро приехать. Так что консьерж сказал правду. Кэрол наверняка давала ему хорошие чаевые, чтобы он воспринимал ее как свою хозяйку. В этом она была похожа на Лили, которая тоже баловала дорогими подарками — а то и деньгами в конверте — консьержа в своем доме.

Кэрол всегда хотела быть знаменитой и важной особой, она тяжело переживала свои неудачи и провалы. Ее, по ее же мнению, всегда недооценивали, и она один раз даже пыталась покончить с собой, наглотавшись каких-то таблеток, — я так и не узнала, каких именно. Однако еще до того, как они подействовали, она позвонила мне, и я тут же примчалась. Она была уже не в состоянии подойти к двери, и дверь ее квартиры открыл консьерж. Я сказала, что у Кэрол жар, и быстренько его выпроводила. Я увидела Кэрол в таком жутком состоянии, что решила вызвать «скорую помощь», однако для начала засунула Кэрол два пальца в рот, и она начала отрыгивать все то, что проглотила. Я проделала эту процедуру несколько раз, пока ее желудок полностью не очистился, а затем заставила выпить воду и — при помощи все тех же двух пальцев — ее отрыгнуть. Потом она уснула и проспала много часов. Я каждые полчаса приподнимала ей голову и заставляла выпить воды, чтобы у нее не случилось обезвоживания. Я не знала, правильно ли действую в подобной ситуации, но было очевидно, что Кэрол уже не умирает и что нам удалось избежать огласки и скандала (а именно это больше всего волновало бы Кэрол после того, как она придет в себя). Пока она спала, я убрала с серого коврового покрытия ее комнаты блевотину, большей частью представлявшую собой потоки зеленой слизи. Я использовала для этого огромное количество туалетной бумаги, а поскольку резиновых перчаток не нашла, то старалась хотя бы поменьше смотреть на то, что я вытираю. Запах был таким жутким, что меня едва не стошнило. Кэрол наконец проснулась и сказала, что чувствует себя хорошо. Никаких следов этого неприятного события на полу уже не было. Я сделала ей чай: других продуктов у нее в кухне не имелось. Кэрол спросила, а не заподозрил ли что-нибудь консьерж, и я ответила, что никто ничего не узнал. «Какая ты хорошая!» — сказала она и попросила меня остаться ночевать. Она сама позвонила Лили и сказала, что я буду ночевать у нее. Моей бабушке всё, что делала Кэрол, казалось правильным. Кроме того, она надеялась, что при общении с Кэрол ко мне перейдет часть ее таланта, и тогда она, Лили, сможет мною гордиться.

В общем, квартира Кэрол ассоциировалась у меня с не очень хорошими воспоминаниями: когда я в нее входила, мне всегда казалось, что в ней слегка пахнет рвотой, причем даже в прихожей.

Зная, что консьерж всегда рад услужить Кэрол и что он может позвонить ей и сообщить о нашем приходе, я подошла к нему и попросила не звонить Кэрол, потому что мы хотим сделать сюрприз, который ей наверняка очень понравится. Я сказала, что мы хотим повести ее в ресторан и устроить там настоящий пир.

Мы уселись так, чтобы Кэрол, войдя в вестибюль, заметила нас не сразу. Она появилась через сорок пять минут. Она, безусловно, неутомимо работала над собой и своей внешностью, и никто, глядя на нее, не смог бы усомниться в том, что дела у нее как у актрисы идут в высшей степени прекрасно.

Когда она дошла до того места, откуда уже не смогла бы сбежать от нас так, чтобы этого не заметил консьерж, мы поднялись с диванчика и пошли ей навстречу.

— Ну и как тебе сюрприз? — поинтересовалась Вероника.

Кэрол бросила взгляд на консьержа, недоумевая, как это он ее не предупредил. Я пошла в сторону лифта.

— Мы не отнимем у тебя много времени, — сказала Вероника.

— Мы можем пойти и выпить чего-нибудь тут неподалеку, — предложила Кэрол.

— Мне очень хотелось бы посмотреть, как живут знаменитые актрисы, — улыбнулась Вероника. — Единственной знаменитой личностью, с которой я до сих пор общалась, был писатель, который приходил к нам в школу и подписал мне свою книгу.

Я уже вызвала лифт и вошла в него. Кэрол не оставалось ничего другого, кроме как пригласить нас к себе.

— Мне нечем вас угостить, — сказала она. — Я скажу Герману, чтобы он нам что-нибудь принес.

Германом звали консьержа. Он, ни о чем не догадываясь, смотрел на нас с доброжелательной улыбкой.