Хвала тебе, Человек! И разумеется, хвала и тебе, Создатель…

Однако что же мы видим? На всю эту без сомнения Божественную конституцию, на всю величественность замысла Творца – черт придумал бумажку! Что такое человек без бумажки? – бумажка. БУМАЖКА! – Вот тебе, человечество, получи! – сказал черт.

И вот человек, создание из плоти и крови, со своим четырехкамерным органом, заключенным в околосердечную сумку, насквозь пронизанный нервными окончаниями, с межжелудковой перегородкой, малым и большим кругами кровообращения, с мозжечком и альвеолами, трепеща нейронами и диффузиями, входит в 3-й Хорошевский отдел паспортного стола, за какой-нибудь удостоверительной справкой.

О, что она, что она? – вся эта Божественная инженерия, эволюция разума, любовь, надежда и вера человечества в человечность, по сравнению с этим государственным учреждением? Этим порождением пепла и серы, замкнутым кругом адской канцелярии? – Бесправная букашка! Стыдись! Ты ничто. Без номера ИНН, без печати на налоговой декларации, без заверенного нотариально факта наследования, без разрешения на вывоз дитя на побережья турецких Анталий, без печати на свидетельстве о рождении, прописки и разрешения на захоронение?.. Ты ничто! И для работницы паспортного стола твой правый и левый желудочек, твой легочный отдел, газообмен и прочее – также ничто! Пусть у тебя там хоть жабры! Будь ты хоть сам человек-амфибия, и пусть твоя прокариотическая ДНК хоть трижды, хоть четырежды свернется кольцевой молекулой, – точно так же трижды она почит в бозе (скончаться в надежде на Бога) без печати на справке. Ты – ноль без дырочки, клапан без крышки, головная боль, туберкулез, холера и больше ничто.

В один прекрасный майский денек, сразу же после праздников, когда в воздухе пахло сиренью и автомобильными выхлопами, а по новенькому гудрону теплый бриз влачил первые клочья тополя, за письменным столом кабинета№ 13, 3-го отделения Хорошевского паспортного стола сидела Анжелика Борисовна Жилодерова. Анжелика Борисовна вершила судьбы посетителей с 10.00 по 14.00, ставила (или не ставила) печати, принимала (или не принимала) документы, выдавала (или не выдавала) справки, выписки, бланки, снимала (или брала граждан на регистрационный учет), выдавала свидетельства, квитанции и прочие бумаженции.

После 14.00 у Анжелики Борисовны в расписании был указан обед. После обеда, следуя рабочему графику, трудовой день Анжелики Борисовны заканчивался.

Дверь в кабинет, где принимала Анжелика Борисовна, была слегка приоткрыта, и сквозь щель посетителям был виден кусок этой могучей должностной дамы. Анжелика Борисовна сидела за столом неподвижно, грозным зачесом надлобного выступа нависая над папками, и даже ветерок, беспечно влетавший в распахнутую над Анжеликой Борисовной форточку, не рисковал шевелить рядом с нею стопки бумажной документации.

Все тумбы, табуретки, диванчики, кресла и стульчики приемной были заняты. Коридорные стенки подперты стоячими гражданами. У стенда с образцами на заполнение документации толпились прочие граждане. Время шло к обеду, и с каждой секундой движения Жилодеровой делались все медлительней, глаза дамы тускнели, а пальцы едва-едва шевелились над кнопками. Наконец еще один посетитель выскочил из 13-го кабинета, как иной выскакивает из турецкой бани или лап дантиста, и в кабинет Анжелики Борисовны вошел молодой человек самой непримечательной наружности, слегка сутулый, с растрепанными волосами цвета соломы, в которых Анжелика Борисовна, к своему неудовольствию, разглядела застрявшее куриное перышко.

– Можно? – улыбаясь, спросил неприметный, и тусклый взгляд должностной дамы указал ему на стул. Молодой человек, по-прежнему приветливо улыбаясь, сел, положив ногу на ногу, и выжидающе посмотрел в выступ зачеса служащей.

– Что у вас? – нетерпеливо спросил зачес, и молодой человек вежливо протянул даме свою справку.

– Мне только печать, – кротко пояснил он.

Анжелика Борисовна неохотно взяла протянутую бумажку, промелькнула ее глазами, промелькнула еще, и тут зрачки ее внезапно сузились и зачес, поднявшись над справкой, уставился молодому человеку в лоб.

– Это что, шутка? – произнесла Анжелика Борисовна, дребезжа неожиданно взятой верхней октавой, и нетерпеливо постучала по столешнице ручкой.

– Отчего же шутка? – недоуменно переспросил неприметный, – мне только печать.

Молодой человек смотрел на Анжелику Борисовну ласково, как на мать или на любимую девушку.

– Но у вас же тут ничего не написано? – изумленно произнесла служебная дама, глядя на неприметного, как на сумасшедшего, и уже хотела гнать его вон, как вдруг, точно загипнотизированная, медленно открыла письменный ящик и, достав из него печать, послушно опустила ее на пустой лист. В ту же секунду кабинетная дверь резко захлопнулась, Анжелика Борисовна пропала из кресла, а на ее месте очутился молодой человек самой непримечательной наружности, с куриным пером в волосах.

– Следующий! – громко произнес молодой человек.

Спустя пять минут, когда стрелки циферблата над дверью приемной достигли 1300, все кресла, табуреты и тумбы паспортного стола опустели, все печати были поставлены расторопным молодым человеком, все справки розданы. Регистрации подтверждены, а свидетельства выданы.

В 13-м кабинете майский ветерок приподнимал и опускал, играя, уголок пустого бумажного листа, в центре его лежало снежно-белое куриное перышко.

Нина Петровна Трепетова спустилась по ступенькам 3-го отделения, бережно прижимая к груди выписку из домовой книги. Уже третий месяц эта симпатичная, безропотная старушка ходила как на работу в паспортное отделение к Анжелике Борисовне, но та все отсылала старушку обратно, за недостающими для такой выписки документами, которые, на несчастье Нины Петровны, так же выдавала Анжелика Борисовна. Получался замкнутый круг, но безропотная старушка молилась Богу и не теряла надежды…

В сиреневых кронах весело щебетали воробьи, цвела акация. Спустившись по ступенькам, Нина Петровна обернулась, торопливо оглянулась по сторонам и, залившись смущенным румянцем, быстро перекрестилась на дверь…

Васе Птичкину, мальчику шести лет, с коротеньким носом и соломенной челкой, приснился сон, что он умеет летать.

Во сне все было как обычно: Вася стоял босиком у окна в своей маленькой комнате и смотрел во двор.

Во дворе уже начиналось лето (10 мая), а Вася опять болел, и ему нельзя было не то что на улицу, но даже если бы мама увидела, что он стоит босиком у окна, то ему как следует досталось бы на орехи.

Но мама ушла в продуктовый магазин и сберкассу, и Вася, конечно же, стоял у окна.

Это было его любимое дело.

На качелях детской площадки скрипела туда-сюда большая толстая первоклассница из второго подъезда.

Она была вся беззубая (как бабушка Тася), и очень вредная.

Подлетая, беззубая вредная девочка видела маячившего в окне Васю и с удовольствием показывала ему язык.