Вернувшись к раковине, Ной откупорил пиво и вылил его в кастрюлю, добавил соус и какие-то приправы. Хорошенько помешав и убедившись, что все ингредиенты растворились, он вышел на веранду за крабами.

Вместо того чтобы сразу вернуться на кухню, Ной постоял в дверях, наблюдая, как Элли шинкует морковь, и гадая, зачем она все-таки приехала. И почему именно сейчас – накануне свадьбы? Странный поступок.

Впрочем, Элли всегда отличалась от остальных.

Он усмехнулся, вспоминая, какой она была в юности – вспыльчивой, задорной, порывистой. Ему всегда казалось, что именно такими и должны быть настоящие художники. А она, несомненно, настоящая. Такой талант, как у Элли, – просто дар Божий. Ее работы не уступали большинству из тех, что Ной видел в музеях Нью-Йорка.

В то лето, перед отъездом, она подарила ему картину. Ту, что висела теперь над камином в гостиной. Элли говорила, что нарисовала свои мечты, а Ною полотно казалось невероятно чувственным. Глядя на картину вечерами, он ощущал страстность и в цвете, и в линиях, а всмотревшись хорошенько, понимал, что Элли хотела выразить каждым мазком.

Вдалеке залаяла собака, и Ной вдруг осознал, что уже долго стоит у открытых дверей. Он быстро затворил их и шагнул на кухню, гадая, заметила ли Элли, как он рассматривал ее.

– Ну, как дела? – спросил Ной.

– Хорошо. Практически закончила. Что еще у нас к ужину?

– Хлеб домашней выпечки.

– Домашней?

– Соседка принесла, – объяснил Ной, бросая крабов в раковину. Он повернул кран и начал полоскать их по одному – держал каждого под водой, а потом снова кидал его к остальным, ловя следующего. Элли взяла чашку и подошла поближе.

– Как ты их держишь? Не боишься, что ущипнут? – спросила она, глядя на ползающих крабов.

– Нет, просто надо хватать вот так. – Ной продемонстрировал, как именно.

Элли улыбнулась:

– Я вечно забываю, что ты этим всю жизнь занимаешься.

– Нью-Бери невелик, и тут легко выучиться всему, что действительно необходимо в жизни.

Элли облокотилась на стойку возле Ноя, допивая чай. Когда с крабами было покончено, Ной кинул их в кастрюлю на плите, вымыл руки и повернулся к ней:

– Хочешь посидеть немного на веранде? Полчасика, пока крабы не промаринуются?

– Конечно.

Ной вытер руки и вместе с Элли вышел в заднюю дверь. Включил свет и сел в старое кресло-качалку, оставив понос для Элли. Однако, заметив, что ее чашка пуста, он вернулся в дом и принес оттуда еще чаю и бутылку пива – для себя. Протянул чашку Элли, та взяла ее и сделала глоток, прежде чем поставить на стол.

– Ты ведь здесь и сидел, когда я приехала?

Ной устроился поудобнее и ответил:

– Да. Каждый вечер тут сижу. Уже и в привычку вошло.

– И понятно почему, – отозвалась Элли, окидывая взглядом окрестности. – А чем ты вообще теперь занимаешься?

– Да пока ничем, кроме ремонта дома. Тешу свои дизайнерские способности.

– А на что же ты… То есть…

– Моррис Голдман.

– Что?

Ной хмыкнул:

– Мой бывший босс с севера. Его так звали – Моррис Голдман. Он отписал мне долю в своем бизнесе, когда я завербовался в армию, и умер до того, как я вернулся. Когда я пришел с войны, душеприказчик выдал мне чек на кругленькую сумму. Хватило и на дом, и на ремонт.

Элли рассмеялась:

– Ты всегда говорил, что придумаешь что-нибудь с домом.

Они помолчали, вновь перенесясь мыслями в прошлое. Элли отпила еще глоток чаю.

– Помнишь, как мы бродили здесь, когда ты впервые показал это место?

Ной кивнул, и Элли продолжила:

– Я припозднилась в тот вечер, родители были в ярости. До сих пор помню, как папа метался по комнате с сигаретой в руке, а мама сидела на диване, молча глядя перед собой. Честное слово, можно было подумать, будто умер кто-то из близких! Именно тогда они наконец осознали, насколько серьезно я к тебе отношусь, и мама чуть ли не до утра наставляла меня на путь истинный. «Тебе кажется, – сказала она, – что я ничего не понимаю. Ошибаешься: понимаю, и очень хорошо. Но порой наша судьба зависит не от того, чего мы хотим, а от того, кем мы родились». Помню, как покоробили меня ее слова.

– Ты рассказала обо всем на следующее утро. Меня тоже задели такие рассуждения. Твои родители мне нравились, и до тех пор я не догадывался, что они меня недолюбливают.

– Они не то чтобы недолюбливали… Просто считали, что ты мне не пара.

– Не вижу разницы.

В голосе Ноя прозвучала горечь, и Элли знала, что он прав. Она подняла голову, откинув назад упавшие на глаза пряди волос, и посмотрела на звезды.

– Согласна. И тогда была согласна. Может быть, поэтому мы с матерью и отдалились друг от друга.

– А что ты теперь думаешь?

– То же, что и тогда. Так не должно быть, это нечестно. Нельзя говорить девушке такие вещи – что положение человека важней, чем его чувства.

Ной усмехнулся, но промолчал.

– Я никогда не забывала ни тебя, ни нашего лета.

– Так уж и никогда?

– Ты что, не веришь? – изумилась Элли.

– Ты не отвечала на мои письма.

– Какие письма?

– Десятки писем. Я писал тебе два года подряд и ни разу не получил ответа.

Элли медленно покачала головой, прикрыв глаза.

– Я не знала… – тихо сказала она, и Ной понял, что ее мать, проверяя почту, тайком забирала его письма. Он и раньше подозревал нечто подобное; сейчас Элли пришла к тому же выводу. – Мама была не права, Ной, и зря она это делала. Только попробуй понять. Когда мы уехали, она решила, что мне лучше забыть обо всем. Мама никогда не понимала, как много ты значил для меня. Честно говоря, я не уверена, что она любила отца хотя бы вполовину так же сильно, как я тебя. Видимо, она старалась пощадить мои чувства и сочла, что лучший способ для этого – скрывать твои письма.

– Она не имела права решать за нас, – тихо произнес Ной.

– Не спорю.

– А если бы ты их получила, все могло бы сложиться по-другому?

– Конечно. Я постоянно гадала – где ты и что с тобой…

– Нет, я имею в виду – с нами. Вышло бы что-нибудь из нашего романа?

Элли понадобилось время, чтобы ответить:

– Не знаю, Ной. Правда, не знаю. И ты, думаю, не знаешь тоже. Мы теперь другие, мы изменились, повзрослели. Оба. – Элли замолчала. Ной не ответил ей, и, глядя на реку, она продолжила: – Хотя, наверное, вышло бы. Мне, во всяком случае, так кажется.