Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец спутники дошли до большого каменного креста, расположенного на краю кладбища. Спутники перекрестились: кастелян – справа налево, тремя перстами, Катажина и Эльжбета – слева направо, всей ладонью.
Невдалеке кукушка начала отсчёт чьих-то лет. Катажина вслушалась в размеренные звуки, доносящиеся из лесной чащи. Наконец, кукушка смолкла. Княгиня и кастелян направились к воротам кладбища. Пани Эльжбета, шедшая впереди, уже скрылась за деревьями.
– Пан Славута, прошу понять меня правильно, – Катажина, наконец, нарушила молчание. – Преступление должно быть раскрыто, а виновный – понести кару. Однако хочу заметить, что мне не хотелось бы, чтобы результатом расследования стали политические осложнения.
Славута молча наклонил голову.
– Я прошу вас докладывать о каждом выводе, к которому пришло следствие. Убийца, скорее всего, до сих пор находится в моём доме. Это первое. Теперь второе. Сегодня придёт эконом, я попрошу принять отчёт.
– Слушаюсь, пани.
– Что нового произошло за ночь? Агнешка, я видела, вернулась из Ишкольди. Но Барбара на завтраке не появилась.
– Сапежанка осталась в Ишкольди, при кляштаре.
– Вольно же ей носиться, – Катажина пожала плечами. – Письма приходили?
– Да, пришло письмо от князя Доминика.
– Интересно, интересно…
Кастелян улыбнулся – он знал, что князь Доминик Миколай Радзивилл, будучи не в ладах с Яном Собесским, получил пост великого канцлера литовского наперекор воле короля. Несмотря на непростые отношения между монархом и великим канцлером, Катажина поддерживала с последним тесные отношения, причём нередко великий канцлер делился с княгиней важной информацией.
Спутники уже подошли к воротам, как вдруг Княгиня громко вскрикнула – тропинку преградила нищая безобразная старуха: седые грязные волосы спадали рваными космами и смешивались с лохмотьями рубища, в прорехах которого было видно давно не мытое тело.
Откуда она появилась, кем она была раньше, как её звали – этого в Мире никто не знал. Иногда она на несколько месяцев куда-то исчезала, а затем вновь, словно из-под земли, появлялась, пугая внешним видом суеверных обывателей: грязная, оборванная, она ходила, то бормоча что-то нечленораздельное себе под нос, то выкрикивая чужим, хриплым, нечеловеческим голосом ругательства и проклятия. Стоило ей появиться на базаре, люди старались уйти в другие ряды, лавочники прятали товар, матери телом закрывали детей. Впрочем, были и те, кто привычно спешил по своим делам, словно не замечая безобразной нищенки,
– Человек есть прах, прах есть земля, – надрывным хриплым голосом воскликнула нищенка, потрясая левой рукой, в которой была зажата какая-то палка. – Прах к праху, земля к земле, – старуха вытянула правую руку в направлении княгини. – Моё!
Катажина с брезгливым ужасом смотрела на грязный крючковатый палец с длинным, почерневшим, растрескавшимся ногтем, устремлённым прямо на неё.
Неизвестно, что бы произошло, если бы на помощь не пришёл кастелян – он сделал шаг вперёд и, заслонив княгиню, положил руку на эфес сабли.
– Моё! – повторила старуха, обеими руками переломив палку, словно судейский жезл. Кастелян выхватил из ножен клинок. Лицо старухи исказилось, подбородок затрясся, бессмысленные глаза закатились, она попятилась назад и упала в высокую траву.
– Уйдём, уйдём, – умоляюще прошептала Катажина. Кастелян левой рукой сжал правую ладонь княгини, правой обнял за талию и повёл прочь. Эльжбета, боясь отстать, семенила рядом.
– Моё! – за спиной в третий раз каркнула нищенка, погрозив иссохшим, костлявым, но страшным в своём безобразном бессилии кулаком, в котором были зажаты обломки. Славута почувствовал, как спутница теряет равновесие, и, ускорив шаг, почти вынес Катажину из ворот погоста, где их ожидала ни о чём не подозревавшая Эльжбета.
– Ваша милость, что случилось? – захлопотала она вокруг княгини. – Вам стало плохо?
– Всё хорошо, всё пройдет… – Катажина с видимым облегчением опёрлась на плечо придворной дамы и сделала несколько шагов, но вскоре силы окончательно покинули Катажину – её дыхание стало прерывистым, она опустилась на траву и неожиданно разрыдалась. Кастелян, не зная, что делать, подал руку спутнице, однако княгиня и бросила на собеседника холодный уничижающий взгляд. Краска досады отразилась на щёках – она, княгиня Радзивилл, сестра короля Польского и великого князя Литовского, вторая дама Речи Посполитой, позволила себе раскиснуть перед каким-то безвестным шарачком, да ещё в присутствии придворной дамы.
Решительным движением княгиня отстранила кастеляна.
– Прошу не забываться, пан Славута.
Кастелян, сжав губы, сделал шаг назад и застыл в холодно-почтительной позе.
Гордыня, на мгновение затопившая разум, схлынула, как сходит вода при отливе – и Катажина вновь почувствовала себя слабой и одинокой женщиной. Да гори огнём все титулы, короны, гербы, если рядом простого человеческого понимания.
– Да что случилось? – не унималась Эльжбета. – Пан Славута, я побуду с княгиней, а вы отправляйтесь за каретой и лекарем…
– Ничего не надо… – Катажина ослабила шнуровку на вороте платья. – Просто та старуха… она напугала меня…
– Какая старуха? – Эльжбета склонилась над княгиней.
– Та нищая старуха… – выдохнула из себя Катажина. – На кладбище…
– Какая старуха? – переспросила Эльжбета, после чего перевела удивлённый взгляд на кастеляна.
– Разве вы её не встретили? – спросил Славута.
– Никого не было.
Княгиня и кастелян обменялись взглядом, после чего Катажина, опираясь на руку кастеляна, поднялась с травы.
– Пан Славута, проводите нас до костёла. А потом ступайте.
– Вы уверены? Я могу подождать.
– Нет, нет, мы придём сами.
Через Слуцкую браму спутники вошли в местечко, где их пути разошлись: Славута повернул направо, к церкви Святой Троицы, Катажина и Эльжбета – налево, к костёлу Святого Миколая Чудотворца.
Людей на утренней мессе было немного. Войдя в костёл, княгиня преклонила колени, перекрестилась, прошептала: “In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen”[], и заняв место не возле алтаря, как обыкновенно, а поодаль, в левом нефе.
Ксёндз читал: “Sanctus, Sanctus, Sanctus Dominus Deus Sabaoth Pleni sunt caeli et terra gloria tua. Hosanna in excelsis. Benedictus qui venit in nomine Domini. Hosanna in excelsis” [10]. Облачённые в белые одежды мальчики, стоявшие возле алтаря, звонили в колокольчики, подавая знак, когда миряне должны встать на колени. Ещё один плебан кропил прихожан святой водой.
Княгиня подошла к подсвечнику, на который установила семь свечей – в память о своих детях, покинувших этот мир.
Из всех детей Катажины в живых оставались только самые младшие дети от обоих браков – Теофилия Людовика, ставшая княгиней Любомирской, да Кароль Станислав Радзивилл, князь на Несвиже и Олыке, ординат несвижский.
