Я узнала её сразу по длинным светлым, как вблизи оказалось, крашенным волосам, собранным в высокий густой «хвост» на затылке. Выглядела она хорошо. Ухоженная, эффектная, на вид не больше тридцати, но уже с глубокими морщинками вокруг ярко-голубых глаз.

– Будьте добры мотилак, – произнесла я, едва старик забрал свою покупку, и удивилась тому, как грубо прозвучал мой голос.

– Триста один пятьдесят, – ответила она, не поднимая головы от компьютера.

Я выложила триста два рубля и потянулась за таблетками. Женщина сунула мне чек и взяла в руки телефон. Характерный сигнал WhatsApp заставил меня поёжиться.

«А вдруг это он пишет?» – напряглась я и заметила на её губах лёгкую улыбку.

Отчего-то мне захотелось сделать ей так же больно, как в этот момент было мне.

– С Вас пятьдесят копеек, – произнесла я, в упор глядя на неё.

– Что? – она подняла свои перманентные брови, и я с трудом не скривилась, почувствовав в её голосе кокетливые нотки.

«Как кошка мурлычет, – подумалось мне, – небось для него репетирует!».

– Копейка рубль бережёт, – не разжимая зубов, пробубнила я любимую поговорку своей бабушки, – а Вы меня на целых пятьдесят обманули.

Не сказав ни слова, женщина выложила злосчастную сдачу и вернулась к своим делам. Мне пришлось сделать то же самое.

Николай Андреевич ждал в меня на кухне. Не бледный, но попивающий воду и гладивший кожу под рёбрами. На другом конце стола, прямо перед ним, белела целая батарея лекарств.

– Спасибо, – произнёс он, забирая пакет с мотилаком. – Поел маринованных огурцов, вот и пошли спазмы.

– Может, врача вызвать?

– Да зачем попусту людей беспокоить, у них и без меня работы выше крыши.

– Или Вашего зятя.

Старик изменился в лице.

– Нет, Романа точно не надо. Выпью таблетку, и пройдёт. А Рома приедет, ругаться будет. Мне ведь ни солёное, ни жирное, ни маринованное нельзя, а я страсть как огурцы с помидорами люблю и горчицу.

– Понятно. – Присев рядом, я провела рукой по волосам. За предыдущий месяц они заметно потускнели и стали болезненно тонкими. Наверное, сказывались недостаток витаминов и редкое пребывание на свежем воздухе. ‒ Кстати, сегодня у нас день оплаты.

Я положила деньги рядом с принесённым из аптеки пакетом. Старик молча отсчитал мне положенную сдачу за мотилак и убрал остальное в нагрудный карман рубашки.

– Таблеток много пью. От давления, от сердца и ещё бог знает от чего. Немудрено, что желудок поварчивает.

Поглядев на нижнюю дверцу шкафа, я кивнула. Та была прикрыта не до конца, и зелёный кусок пакета из-под мусора тут же перетянул моё внимание на себя.

– Полный уже. Схожу, вынесу, – сказала, берясь за полиэтиленовые ручки.

Николай Андреевич посмотрел в окно: возле мусорных баков опять копошилась вчерашняя старушка в сиреневом берете.

– Отдай ей. – Дойдя до прихожей, он достал из куртки старое портмоне, развернул его, убрал деньги за аренду, а затем протянул мне купюру в двести рублей. – Пусть хоть хлеба и каких-нибудь консервов купит. Пить она не пьёт и курить не курит – это я точно знаю.

Забрав деньги, я вышла на улицу. Бывшая медсестра, одетая в бессменный жёлтый плащ, усердно ковыряла в мусорном баке чем-то железным, напоминающим деревенскую клюку. Подойдя ближе, я негромко окликнула её и поставила пакет с отходами на землю.

– Возьмите. – Я протянула ей выданную купюру, добавив ещё сотню от себя, – это Николай Андреевич Белов передал.

Старушка заплакала, но милостыню приняла. Скрупулёзно стянула с правой руки грязную перчатку и только тогда убрала подаренное в карман.

– Вот ведь, забыла выбросить пакет в урну, – забеспокоилась я, когда вернулась в квартиру. – Нехорошо, наверное, надо вернуться.

– Не надо.

Николай Андреевич остановил меня поднятой вверх ладонью. Он по-прежнему смотрел в окно, прислонившись животом к подоконнику, а его старая знакомая в это время проводила ревизию нашего мусора.

– Как желудок?

– Лучше.

– Может, Вам полежать? Я с удовольствием провожу Вас до комнаты.

– Ну, если проводишь да ещё и с удовольствием. – По-мальчишески подмигнул Николай Андреевич, растянув губы в улыбке, – тогда можно.

– Вот, – рассмеявшись, я подхватила его под руку и легко довела до дивана в спальне. – Хотите телевизор посмотреть?

И, дождавшись его кивка, принялась переключать каналы.

– Оставь, – тихо проговорил он, когда я дошла до фильма, где стройная темноволосая женщина, ругаясь с тучной негритянкой, сдёргивала с окон зелёные портьеры. – Это же «Унесённые ветром» – классика американского кино. Смотрела когда-нибудь?

– Нет. – Странное чувство дежавю заставило меня тут же засомневаться в истинности сказанных слов. Уж слишком знакомой показалась картинка, где эта же темноволосая женщина, уже одетая в платье из штор, отправилась в тюрьму к какому-то Ретту Батлеру.

– Перемотай, пожалуйста, на начало и, если хочешь, оставайся со мной. Посмотрим вместе. Даю слово: тебе понравится.

И мне действительно понравилось. Как заворожённая, я смотрела на широкие кринолины, туго затянутые корсеты, лошадей, повозки, танцы в траурном платье и… встречу Мелани и Эшли после войны. Она навела меня на мысль о птице, которая после долгого заточения взлетела в небо.

– Как считаешь, чем всё закончится? – спросил Николай Андреевич во время очередной рекламы после того, как Скарлетт упала с лестницы.

– Она выживет, – не задумываясь, ответила я. – А вот Мелани умрёт.

– Почему?

– Потому что первыми умирают хорошие люди.

Николай Андреевич потёр подбородок и внимательно посмотрел на меня.

– Тебе стоит прочитать книгу. Фильм снят очень достойно, но и он не смог уместить в себе всё. Например, у Скарлетт, кроме Бонни, были ещё дети от первых двух браков, а Мелани помогла ей не только с затиранием крови убитого янки.

И, когда Николай Андреевич, подойдя к шкафу, протянул мне роман Маргарет Митчелл, я не стала отказываться.

* * *

«Унесённых» мне посчастливилось прочитать за шесть дней. Читала я за завтраком, за обедом, на автобусной остановке, в автобусе и, конечно, ночами. Николай Андреевич смеялся, но книгу не отбирал. Порой казалось, что я не листаю страницы, а снова и снова пересматриваю фильм, но уже в более подробной режиссёрской версии.

Роман в выходные приехать не смог. Я караулила его всё воскресенье и даже уселась читать на подоконник, оправдывая свою несдержанность недостатком