Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Примечательное было время, – сказал Гамаш. – Волнующее для большинства франкоязычных канадцев. Но я знаю, что англичане заплатили огромную цену.
– Мы потеряли наших детей, – сказала миссис Финни, обходя стол, чтобы заглянуть в карты Гамаша. – Они отправились искать работу на языке, который знали. Вы, возможно, стали хозяевами, но мы превратились в иностранцев, присутствие которых в собственном доме стало нежелательным. Вы правы. Мы заплатили большую цену.
Она показала на десятку бубен у него в руке. В ее голосе не слышалось ни жалости к себе, ни сентиментальности. Может быть, немного укоризны.
– Пас, – сказал Гамаш.
Он играл на пару с Сандрой, а Рейн-Мари – с Томасом.
– Я уехать из Квебека, – сказал Томас, который понимал французский лучше, чем говорил на нем, а это явно было лучше, чем наоборот. – Уехать далеко – в университет в Торонто. Квебек трудно.
«Занятно, – подумал Гамаш, слушая Томаса. – Если ты не говоришь по-французски, то можешь поклясться, что Томас двуязычен, настолько идеальное у него произношение. Вот только со смыслом je ne sais quoi».[30]
– Три без козыря, – сказал Томас.
Его мать отрицательно покачала головой и тихонько щелкнула языком.
Томас рассмеялся:
– Ах уж этот язык моей матушки!
Гамаш улыбнулся. Ему нравился Томас. Гамаш подозревал, что Томас нравится многим.
– Кто-нибудь из ваших детей остался здесь? – спросила Рейн-Мари у мадам Финни.
У Гамашей хотя бы Анни жила в Монреале, но Рейн-Мари каждый день тосковала по Даниелю и спрашивала себя, как такое вынесла эта женщина и многие-многие другие. Неудивительно, что эти люди не очень любили квебекцев. Из-за языка им пришлось расстаться с детьми. Никаких благодарностей они за это не получили. Фактически произошло нечто противоположное. Среди квебекцев было распространено подозрение, что англичане просто тянут время, выжидают, когда их, франкоязычных, снова можно будет поработить.
– Остался один. Еще один мой сын.
– Спот. Он и его жена Клер приезжают завтра, – сказал Томас, переходя на английский.
Гамаш оторвал взгляд от карт, в которых все равно не было ничего интересного, и уставился на Томаса.
Как и его сестра Джулия, Томас говорил об отсутствующем брате теплым, радостным тоном, но за этим Гамашу слышалось что-то иное.
Он почувствовал легкое движение в той части своего мозга, ради отключения которой и приехал в «Усадьбу».
Настала очередь Сандры торговаться. Гамаш через стол сверлил взглядом партнершу.
«Пасуй, пасуй, – посылал он ей мысленный сигнал. – У меня ничего нет. Они нас прикончат».
Он знал, что бридж совмещает в себе карточную игру и упражнения в телепатии.
– Спот, – хмыкнула Сандра. – Как это на него похоже! Всегда появляется в последнюю минуту. Делает самый минимум – ничего больше. Четыре без козырей.
Рейн-Мари удвоила ставку.
– Сандра! – сказал Томас со смехом, почти не скрывая упрека.
– А что такое? Все приехали уже несколько дней назад, чтобы почтить твоего отца. А он появляется в последнюю минуту. Ужасный человек.
Наступило молчание. Сандра то и дело бросала взгляды на тарелку с шоколадом, которую метрдотель поставил на их столик.
Гамаш посмотрел на мадам Финни, но та как будто и не слышала этого разговора, хотя он подозревал, что она не упустила ни слова.
Он перевел взгляд на месье Финни, сидевшего на диване. Безумными глазами тот обшаривал комнату, а его волосы торчали во все стороны, отчего голова старика Финни казалась похожей на поврежденный спутник, набравший слишком большую скорость перед ударом о землю. Если все собрались, чтобы почтить его, то почему он сидит в одиночестве? Глаза Финни остановились на картине, висящей над камином, – сельский пейзаж кисти Кригхоффа.[31]Оригинал. Квебекские крестьяне загружают телегу, а от одного из домов крепкая женщина, смеясь, несет мужчинам корзинку с едой.
На картине была изображена семейная сцена, сердечная и приманчивая, и деревенская жизнь, какой она была сотни лет назад. И Финни явно предпочитал семейную обстановку на картине той, частью которой он был здесь и сейчас.
Мариана встала и подошла к игрокам.
Томас и Сандра прижали карты к груди. Мариана взяла журнал «Шатлен».
– «Судя по опросам, – прочла она, – большинство канадцев считают бананы наилучшим фруктом для шоколадного фондю».
Снова воцарилось молчание.
Мариана представила себе, как ее мать подавилась шоколадным трюфелем.
– Но это смешно, – сказала Сандра, которая тоже наблюдала, как ест мадам Финни. – Клубничное – самое вкусное.
– Я всегда любила груши и шоколад. Комбинация необычная, но замечательная. Вы так не считаете? – спросил Томас у Рейн-Мари, но та ничего не ответила.
– Вот вы, значит, где. А мне никто не сказал. – Через оконную дверь из сада легким шагом вошла Джулия. – О чем вы тут говорите?
По какой-то причине она посмотрела на Гамаша.
– Пас, – сказал он, уже толком не понимая, о чем они говорят.
– Маджилла говорит, что для топленого шоколада больше всего подходят бананы. – Томас кивнул на Мариану.
Это вызвало бурное веселье, и Гамаши недоуменно переглянулись.
– А монахи не используют голубику в шоколаде? – спросила Джулия. – Нужно бы мне купить немного голубики до отъезда.
На следующие несколько минут игра была забыта – все обсуждали фрукты и шоколад. В конце концов Джулия и Мариана удалились в уголок.
– Пас, – объявил Томас, вернувшись в игру.
«Отдай ему игру, – транслировал Гамаш Сандре, уставившись на нее. – Пожалуйста, пасуй».
– Я удваиваю ставку, – сказала Сандра, сердито посмотрев на Томаса.
«Мы имеем здесь дело с полным отсутствием коммуникации», – подумал Гамаш.
– Нет, правда, о вы чем думали? – спросила Сандра, надув пухлые губы, когда она увидела карты, раскрытые Гамашем.
– Oui, Арман. – Рейн-Мари улыбнулась. – Шесть без козыря с такими картами? О чем ты думал?
Гамаш привстал и слегка поклонился:
– Это полностью моя вина.
Он послал жене взгляд, полный веселья.
В том, чтобы быть недоумком, есть свои преимущества. Гамаш вытянул ноги и пригубил коньяк, затем прошелся по комнате. Становилось жарче. Обычно вечера в Квебеке прохладные, но этот был исключением. Гамаш почувствовал, как повышается влажность, расстегнул воротник и ослабил галстук.