Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У великого Годдарда тогда случилось неизлечимо больное горло, и Имп Плюс ему сочувствовал, потому что помимо кулаков и других частей, что ему назначили утратить при операции, которая должна предшествовать Операции ПС, он утратит еще и горло. Но вот к чему он шел: что пока все тело было слишком нездорово, чтобы выздороветь, горло еще не болело. Не заболело от дыма въедливого голоса ни на раннем инструктаже в мае, ни на конференции менее целого года спустя в большой бледно-зеленой комнате, когда въедливый голос решил, что Имп Плюс предал затаенную надежду, будто Операция ПС продлится долго — но от въедливого лица: вот к чему теперь подходил Имп Плюс — деля неизвестные расстояния от известных к известным — к этому: мысль, что чрезвычайный план на случай распада орбиты можно испробовать на нем, ослабла, и сменилась въедливым лицом, чье нездоровое желание, считал он, видна сквозь дым; нездоровое желание, сказавшее: «Подумай, что ты потеряешь: в интересах Операции ПС: подумай об этом».
От чего Имп Плюс отвернулся посмотреть в объектив, потому что не мог вынести вида въедливого голоса. Но увидел лишь свой ускоренный распад. Хотя сейчас в разгаре Операции ПС — на орбите, синхронной с Земной, поскольку так Центр мог надеяться сохранить свою радиоцепь с Имп Плюсом исключительно для себя, — шанс выпал вокруг него в новых решетчатых градиентах яркости, не похожих ни на какую градиентную сетку, к которым его подготовили старые плохие инструктажи, сила, поступившая оттуда, где хлорелла и хлоропласты, что, как он сам обнаружил, осознавая — или видя, — и поступили из раскладывающейся карты Солнца и на переборке его каюты, птиц и форм, что их отбрасывали, но еще и поступила и от его собственных перемещений.
И это новое воспоминание получило затем с наслаждением то, что произошло в конце зимнего дня, в бреши четырех пальцев, выхваченных из поля зрения, словно их срезали в костяшках на въедливой руке. Да, нездоровое тело Имп Плюса разделилось этим нездоровым желанием, разделилось.
В большой зеленой комнате, выделявшей углерод и двуокись углерода, и не бывшей тем зеленым, что выделяло кислород, хороший голос сказал: «У нас потери», — и спросил все ли ладно, Имп Плюс. Поскольку он побледнел. Потому что кровь, которую он скоро должен пролить, отхлынула от его лица. И это внезапное падение (причина или следствие громоздящейся головной боли) вызвало вдоль середины крови обратный отток — ткань веретен, запруженный бревнами поток, к какому-то месту, безопасному среди клеток того, что останется, когда у него отнимут его останки. Он этого так боялся, что думал лишь о том, что дышит двуокисью углерода въедливого голоса, но опасался он, что, получая СО2, ничего не выделяет взамен.
И все ж веретена. Ось на оси. Не бескрылые фюзеляжи, и гораздо больше, чем бревна в реке, да и не впервые или бледно-зеленая комната. Но каскады носились челноками из плазм к свету слишком быстро для ионизированных слов, как хромосомы, чтобы выделять страх перед тем, что они именовали не больше, чем ради одной его части, которая осталась бы, когда слова операции его вычли. Ось на оси. Электромагнитный каскад. Части, раздробленные на самое свежее движение, не распавшуюся двуокись — в этом и был замысел. Или самое оно. Или его желание или желанная память. Также страх. Стать растением, продаваемым как Дополнение, торговцем, который сумел зацепиться. Поскольку Имп Плюс попал бы в новости.
Но он застрял между знанием. Он измыслил электромагнитный каскад. Это не было неправильно. И было гораздо больше, чем бревен в реке, но в мыслях он видел те бревна твердыми. Но сейчас Земной взгляд был затемнен годами, да это и к лучшему.
Тот взгляд, такой же далекий теперь, как и весенний день, когда к нему прикоснулись — он не мог отбросить прикосновение — другим смехом, поднимавшимся вверх по сетке его спины, и он отвернулся от карбюратора под поднятым капотом автомобиля, который не заводился, и увидел первые просторы морских гребней, срезаемые тремя ширококрылыми буревестниками.
А ближе увидел легкий смех и рот. И чтобы сохранить лицо, начал говорить, что причина неполадки между контактами и карбюратором. Но рот произнес: «Не стоит о машине», — и говорил слова, свернувшие мягкий смех внутрь, в слова, которые сказали: «Хорошо, что я не собрала сумку».
Что-то лежало между теми словами и следующими. Это СО2 или это Кислород?
Что бы то ни было, оно поступило не из въедливого рта, выдувшего сплющивающийся эллипс, а из другого рта — словами, всех значений которых этот другой рот не знал. И эти следующие слова были «Путешествую по свету налегке».
Между которыми теперь должно поступить слабое эхо, передающее правильные скорости. Но правильные ли? К тому же Имп Плюс не знал, это передачи Центру или ему. Казалось, он передавал внутри самого себя. СЛАБОЕ ЭХО. ВЪЕДЛИВЫЙ ГОЛОС. ХОРОШИЙ ГОЛОС.
Он должен учитывать вваливания, он должен учитывать вываливания, на формы вокруг — внемлют они ему или нет?
Вокруг было больше, и еще больше вокруг присоединялось к Имп Плюсу.
4.
Но тогда Имп Плюс не подготовился вспомнить, что потерял все части тела. Ему не следовало готовиться.
Затем Операция ПС вот-вот должна была начаться с ним. И вместо желанного воспоминания, чтобы помочь ему войти в то, что может ждать впереди, его отбросило назад во вспомнившееся желание.
Запах тех глаз на морском побережье пришел лишь теперь, когда Земля далеко позади. Глаз над приоткрытым ртом.
Что их принесло? Тот же рот, чей смех спиралью взбирался вверх по сетке его позвоночника и развернул его.
Рот тогда произнес слова. Этот рот, который Имп Плюс не был готов вспомнить, вмешался в его собственные слова, разделяя их. Он появился. И затем проник внутрь Имп Плюса, когда тот закрыл глаза.
Какие глаза?
Глаза, что у него раньше были.
Поскольку он своими собственными глазами удерживал те глаза, что были не его, а также рот, пока в тех глазах не расплылось, и они не перестали быть там, и глаза Имп Плюса закрылись, а другой рот на самом деле не утратился, а
