сказанные ею слова были довольно двусмысленными. «Странно было бы не пойти», — сказала она. То есть, может быть, она имела в виду, что пойдет со мной просто оттого, что ей нечего делать на курорте и я просто подвернулся под руку?

Обидно…

Все же я решил не разыгрывать «достоевщину» и не заниматься самокопанием. Пойдет и хорошо. Я же сам этого хотел. Все-таки правильно говорят, что человек — не свинья. Он всегда недоволен. Если бы отказалась, я был бы недоволен, почему отказалась. А когда она согласилась, я стал недоволен, почему она так легко согласилась. Как говорится в старом анекдоте про чукчу: «Не поймешь вас, Ивановых…»

В девять часов я зашел в пятьсот одиннадцатый номер. Эстелла открыла мне дверь, и я увидел, что она уже полностью готова. На ней было другое платье. Не то, что было вчера, но тоже нарядное. Она готовилась, и это польстило моему самолюбию.

— Ну что, в «Робин Гуд»? — спросила она меня, когда мы вышли на шумную вечернюю улицу, и крепко взяла меня под руку.

Кабак оказался самый обыкновенный. С потугой на стилизацию под английский паб…

Впрочем, там было тихо, никто не приставал, и поэтому мы могли весь вечер мило болтать. Эстелла была оживлена, она говорила много, и весело смеялась, когда мы заговаривали о смешном, но в ней все же была какая-то озабоченность. Она иногда беспокойно озиралась по сторонам, ее глаза словно искали кого-то… Потом она каждый раз облегченно вздыхала и оживлялась вновь.

Я заметил, что волосы у нее действительно некрашенные. И возле висков с обеих сторон поблескивали седые волосы. Их было совсем немного, и издали было вообще не заметно, но… У глаз собирались маленькие, совсем крошечные морщинки. Нет, они совсем не портили Эстеллу, просто я сидел рядом, напротив и потому мог разглядывать ее и я замечал все малейшие подробности ее лица.

Глаза ее были живыми, решительными, но иногда по временам, когда она вспоминала о чем-то, они становились жалобными и испуганными. И тогда все сразу становилось не таким… Эстелла как-то сникала, терялась. Она была в те мгновения как маленькая девочка, которая потерялась и ищет помощи и поддержки. Маленькая девочка с блестками седых волос на висках…

Одинока, чуть-чуть седовата,

И совсем моложава на вид.

Кто же ты, и какая утрата

До сих пор твое сердце томит?

Когда я прочитал вдруг Эстелле эту строфу из Заболоцкого, она что-то уловила в музыке стиха, или в моем лице, когда я обращался к ней и спросила, что это значит. Она выжидательно смотрела на меня, пока я старательно подбирал слова и переводил стихотворение на английский…

— О ком он написал это стихотворение? — спросила она, когда я, вспотев, закончил подстрочный перевод.

— Кто? — не понял я.

— Ну, этот поэт, — сказала Эстелла. — Я не поняла его имени. Это все равно… О ком он это написал?

Мне не захотелось объяснять Эстелле, что, вероятно Заболоцкий написал это о вдове солдата, не вернувшегося с войны.

— Это о тебе, — сказал я. — Это он написал о женщине, которая сидит в баре «Робин Гуд» с очаровательным мужчиной, и грустит. Непонятно о чем. Что-то гнетет тебя?

Ах, эта дурацкая русская привычка лезть в душу… Потому что Эстелла сразу испугалась и ушла в себя. Она враждебно посмотрела на меня и сказала, что у нее все в порядке.

— Чем занимается твой муж? — спросил я ее, чтобы скорее перевести разговор на другую тему и загладить свою непроизвольную ошибку.

— Он инженер, — сказала Эстелла. — Он инженер на морских верфях в Барселоне. Сейчас он очень занят на работе. — Глаза ее сделались суровыми. Когда кастильские королевы отвергали предложения арабских послов о капитуляции, наверное, у них были такие же глаза…

— Он не боится отпускать свою жену одну? — игриво спросил я, но Эстелла не приняла шутки.

— Он ничего не боится, — сказала она строго. — Симон не такой человек, чтобы опасаться. — В ее голосе прозвучала гордость за мужа. Потом она посмотрела на меня оценивающим взглядом.

— А вы чем занимаетесь?

— Я — писатель, — ответил я, хотя понимал, что для любого западного человека слово писатель звучит очень подозрительно. Это в России слово «писатель» звучит гордо. «Инженеры человеческих душ», как говаривал Иосиф Сталин… В Европе же писатель — это характеристика несерьезного человека, скорее всего бедного, никчемного…

— Известный писатель? — глаза Эстеллы неожиданно зажглись интересом.

— Должен вас разочаровать, — ответил я. — Мало известный. Не стану лгать вам в день нашего знакомства.

— Ну и правильно, — улыбнулась женщина. — Тем более, что мне это совершенно безразлично.

— Вы хотите сказать, что я вам совсем безразличен? — спросил я, несколько смущенный такой откровенностью.

— Нет, — ответила она, улыбнувшись и показав свои великолепные зубы. — Не совсем. Вы знаете, мне еще не приходилось встречать так близко мужчину с такими голубыми глазами, как у вас… Я все смотрю на вас и думаю, что даже не представляла себе, что бывают такие глаза. Мне казалось, что такое бывает только у героев американских фильмов, но ведь известно, что им что-то капают в глаза перед съемкой…

— Обычно женщине говорят, что у нее красивые глаза, когда хотят сделать ей комплимент, — сказал я.

— А я и не делала вам комплимента. И не сказала, что ваши глаза красивы, — парировала Эстелла, смеясь. — Просто я отметила их необычность. Вот и все, и вы можете не гордиться.

Бармен за стойкой включил музыку на полную громкость. Бар стал постепенно заполняться народом, причем преимущественно молодежью. Молодежь — это мировой бич. Они крикливые, шумные, бесцеремонные. И зря брюзгливые старички ругают нашу молодежь. Наша еще далеко не такая противная, как западная… Если это не хулиганы, конечно…

— Мы можем пойти отсюда, — предложил я, видя, что Эстелле шум и гам так же не по душе как и мне. Она сразу согласилась. Мы вышли на улицу, все такую же ярко освещенную и наполненную людьми и музыкой.

— Куда мы теперь пойдем? — спросил я, имея ввиду еще какой-нибудь бар. Но женщина взглянула на маленькие часики на руке и решительно сказала:

— Теперь мы вернемся в отель. Уже полночь, и я не люблю ходить по улице в такой час.

— У вас опасно ходить ночью по улице? — с недоверием спросил я. Было совсем непохоже что это опасно. Столько людей, море огней, полиция на каждом шагу… И все вокруг так доброжелательно…

— Нет, не опасно, — сказала Эстелла. — Совсем не опасно. Просто я привыкла быть в постели ночью. Вот и все.