Она заранее боялась этого, вымотавшись уже вконец. Всякий раз, когда кто-то приезжал глянуть на грузовик и уезжал, ничего не купив, она наполовину опасалась, что уехавшие вернутся ночью и заберут то, что им приглянулось. И вот — поглядите.

Арлин скользнула в дом, добралась до шкафа в спальне, где на полке стояло охотничье ружье Рики, там, где он его и оставил. В запертом футляре, потому как мальчишки любопытны. Арлин всегда делалось приятно, что ружье там стоит, не столько оттого, что она ждала случая воспользоваться им, а оттого, что твердо верила: Рики забрал бы его, если бы не рассчитывал вернуться обратно. Она вытащила из футляра ружье, завернутое в старое полотенце, в котором Рики всегда его держал, и, когда полотенце спало, лившийся в окно лунный свет обратил черноту ружейного металла в отдающее синевой великолепие вороненой стали. Запах ружейного масла напомнил ей о Рики, о том, как любовалась она им, когда он чистил ружье, сидя ночью перед телевизором.

Она вставила в патронник три патрона с несмертельной птичьей дробью и, глубокого вздохнув, ногой толкнула заднюю дверь, выходившую как раз туда, где сгорбился этот мужик, работавший при свете металлической переноски, прикрепленной к бамперу. И включенной в сеть где-то в ее же гараже. Это почему-то разъярило Арлин еще больше: какой-то недостойный воришка, нагло ее грабя, еще и пользуется ее электричеством!

Воришка подпрыгнул и повернулся в темноте к ней лицом. Наконец-то доведется и ей учинить это, становилось приятно от мысли, как оно все будет: вскинутое оружие, лязгнувшее своим мощным «клац-клац», и ответный страх, который неминуемо должен проявиться.

Говоря об этом самом лязге, Рики сказал ей как-то: «Видела на этих карикатурках, как кто прямо через стенку проскакивает, оставляя за собой в этой стенке дыру со своим контуром? Так вот, такое случается».

Вот только сейчас вор стоял как стоял.

— Прошу вас, не стреляйте, мэм. Это всего лишь я.

— Всего лишь ты — кто?

— Джерри.

От, черти веселые тебя забери!

— Какого черта ты с моего грузовика тащишь? — сказала Арлин, не опуская ружья.

— Все, мэм. Я все части в гараже складываю. Тревор рассказал мне, что вы его по частям продаете. Так вы сможете куда больше денег получить. Вы знали это? Вам приходится скидывать цену, если люди своими силами понравившиеся части снимают.

— Так ты, значит, просто страешься помочь, — выговорила она тоном, ясно дававшим понять, что сама так не считает.

— Да, мэм.

— В три часа ночи.

— Да, мэм. Я теперь себе работу нашел, днем занят в мастерской «Быстрая смазка и отладка», в нескольких милях отсюда по Камино. Так что, коли помогать, то приходится это ночью делать.

Лицо его в стоявшей тьме ей никак было не разглядеть, как хотелось бы, но голос Джерри звучал вполне обыденно, да и сам случай начинал действовать ей на нервы. Опустив ружье, подхватив переноску, которой он освещал место своей работы, она пошла в гараж, чтобы самой удостовериться. Мужик все части аккуратно сложил там: и дверцу, и бампер, и сиденья. Каждую расписал чем-то вроде масляного кранадаша: «Сторона водителя», «Перед», «Зад».

Арлин вышла из гаража и направила перпеноску прямо чужаку в лицо. Тот вскинул руку, заслоняя глаза от света.

— Я вас просила помочь?

— Нет, мэм. Но я кое-что понимаю в этом. Работал когда-то на автосвалке. И малец уж очень мне помог.

— Тревор давал вам деньги?

— Да, мэм. Только чтоб помочь мне встать на ноги. Понимаете, вид почище обрести, чтобы опять получить работу. Как-то так.

— И теперь, когда работа у вас есть, вы ему деньги вернете?

— Нет, мэм. Мне не велено. Мне надо будет заплатить другому.

— Заплатить другому? Это еще что за чертовщина?

Джерри, похоже, удивило, что выражение ей незнакомо. А меж тем разговор их сделался нормальным, и Арлин в нем уже не верховодила, а то, что она не могла беситься на него, выводило ее из себя, но — по-хорошему.

— Вы не знаете про это? Вам надо с сыном поговорить. Мне удивительно, что он вам не рассказал. Что-то такое, что он в школе делал по обществоведению. Он бы получше объяснил, впрочем. Знаете, если у вас есть десять баксов, чтобы нанять подъемник, я сниму двигатель, поставлю его на подставки и укрою брезентом. Сберегу вам кучу денег.

— Без личных обид, но я сказала Тревору, что не хочу, чтобы вы ошивались возле дома.

— По-моему, вы сказали ему, что не желаете видеть меня у себя в доме.

— Какая, черти веселые, разница?

— Ну как? Разница в том, что, с одной стороны, я в доме. А с другой стороны, я вне его.

— Прошу прощения. Думаю, будет лучше, если я пойду поговорю с сыном.

Однако Тревор был до того сонным, что только и смог произнести:

— Привет, мам. — И еще: — Все в порядке? — Когда же она сказала ему, что Джерри разбирает грузовик на части, мальчик кивнул: — Это здорово.

Арлин не могла сердиться на сына. Он и в этом отношении был — вылитый отец.

* * *

Известно, что всегда гораздо легче сорвать злость на человеке постороннем, вот Арлин и отправилась в школу переговорить с этим самым м-ром Сент-Клером. Первым делом, еще до начала уроков, надеясь, что не столкнется с Тревором и тот никогда не узнает о ее приходе в школу, она пошла в приемную. Сидевшая там дама направила ее этажом выше.

Уже пройдя наполовину в дверь его класса, Арлин встала — и сразу куда-то подевалась вся копившаяся в ней злость.

Прежде всего (хотя и не это было самым главным), он был чернокожим. Она не очень-то превратно относилась к черным, не в том дело. Дело больше было в том, что она изо всех сил старалась горделиво изобразить, что она не такая. Немного времени потребовалось, чтобы стало трудно выставлять эту возню естественной. Она приложила еще больше старания. И тут уже поняла: если и ввязалась в какое сражение с естеством, то сражение это проигрывает. Все силы уходили на старание вести себя естественно. Тут того и гляди кинешься в погоню за собственным хвостом и будешь так колесом крутиться еще долго после того, как солнце сядет.

Так что, трудно было с места в карьер взять да и заорать на него. Он мог бы подумать, что она воображает, будто она лучше него, хотя на самом-то деле это больше касалось ее мальчика да еще ее налоговых долларов, из которых платится учительская зарплата. Любого учителя зарплата, то есть.

Так вот, учитель поднял на нее взгляд, а она никак не могла ничего сказать. Ничего. Стопроцентная представительница породы бессловесных. И притом, по большей части, вовсе не из-за какого-то расового вопроса, скорее оттого, что ей еще никогда не доводилось видеть человека всего с половиной лица. Тут такое дело, что минута потребна, чтоб к такому приспособиться. И она понимала: если это займет у нее хотя бы на минуту дольше, он заметит, что она обратила внимание на его злополучные рубцы, а это было бы просто откровенной грубостью. По пути в школу вся эта сцена прошла в ее сознании как по маслу, в ней она была сердита, за словом в карман не лезла и вообще совсем была хороша.