Температура драгоценной жидкости, циркулировавшей в моем бренном теле, снова стала понижаться.

— ...Вот оболтуш, — продолжала потешаться ведьма. — Ну, оболтуш так оболтуш — думаю я шебе. Неужто думаешь, што чудеша шобирать — это раж плюнуть. Вше равно што ты мельниша, и ветер крутит тебе крылышки, а ты жерновами што хошь, то и перемалываешь? Ну, думаю, такого оболтуша мне ничегошеньки не штоит вокруг пальча обвешти. Ну, поди шюда, недоумок, рашпишишь в книжке моего повелителя, а не то помрешь в штрашных мучениях!

На какое-то краткое мгновение мне почудилось, что она способна осуществить свою угрозу. Сердце у меня екнуло, опустилось куда-то... может быть, в желудок, где, как мне казалось, возятся гусеницы, собирающиеся превратиться в бабочек. Однако острее всего было чувство гнева — жаркое, жгучее. И как только эта старая развалина смела мечтать одурачить меня!

— Не надейся! Не попадусь на твой крючок! — яростно крикнул я. — А книгу слижет огонек!

Ведьма испуганно взвизгнула. Минуло еще три четверти секунды, и книгу объяло яркое пламя. Крича, ведьма отскочила от стола, А я... Что я? Я стоял и смотрел, как идиот.

И, между прочим, зря. Дал ей, сам того не желая, время очухаться.

— Жлобный ижменник! — вопила ведьма. — Уничтожил, поганеч, вше жапиши, обо вшех, кем владеет мой повелитель!

Тут ведьма скрючила пальцы, которые стали похожи на ногти хищной птицы, и проговорила нараспев:

Ижыди ж глаж моих долой!

Штупай в огонь жа книгой той!

И она швырнула в меня что-то вроде блестки. Блестка быстро увеличивалась в размерах и наконец превратилась в полыхающий огненный шар. Я вскрикнул и отпрыгнул в сторону, но шар вильнул за мной. Я снова прыгнул, изобразив что-то вроде кувырка вперед. Шар — за мной.

Я побежал.

Старуха каркающе хохотала у меня за спиной, но ее хохот едва слышался на фоне того рева, что издавала несущаяся за мной по пятам шаровая молния. Она настигала меня. Как ни бушевал в крови адреналин, я все-таки сообразил, что сейчас самое время поупражняться не в спортивной, а в словесной акробатике. Ведь ведьма создала шаровую молнию стихами. Во всяком случае, я не заметил, чтобы она выдергивала чеку из гранаты. Я спрятался за большой камень. Молния за мной. Она громко гудела. Но теперь гудел и я. Ударив себя в грудь, я возопил:

Задую свет! Сперва свечу задую,

Потом ее. Когда я погашу

Светильник и об этом пожалею —

Не горе, — можно вновь его зажечь,

Когда ж я угашу тебя, сиянье,

Никто не сможет вновь тебя возжечь,

Ну, разве только чокнутый какой-то!*[7]

Ничего не поделаешь, пришлось добавить немножко отсебятины, но, думаю, Шекспир вряд ли возражал бы, учитывая обстоятельства.

Шар молнии потускнел, угас и уныло брякнулся на землю, испуская тонкую струйку дыма.

Баба-Яга тупо уставилась на бывшую шаровую молнию.

Потом она устремила свой взор на меня. Никогда прежде не видал я в паре глаз столько злобы и ненависти.

— Жлодей! Штоб ты ждох! Раж не хочешь жделать так, как я велю, рашшыплешься на кушочки!

И ведьма принялась делать какие-то пассы руками, распевая что-то на языке, смутно напоминавшем латинский.

Я глядел на нее, угрюмо ухмыляясь. Она, видно, решила, что если я не пойму слов, то и не пойму и того, что она читает стихи. Но уж рифмы я точно слышал и не мог их ни с чем перепутать. К тому же и размер в речи ведьмы тоже чувствовался весьма отчетливо. Бабка решила турнир поэтов учинить! Ладно, я не против. А может, и против... Послышался гул откуда-то из недр земли, и почва у меня под ногами задрожала. Я упал, успев сгруппироваться, приземлился на бок — так меня учил падать сэнсэй — и увидел, как на том самом месте, где я только что стоял, землю рассекла глубокая трещина.

Волосы у меня встали дыбом. Откуда она знала о приближении землетрясения?

Но теперь пришла моя очередь. Надо было ответить старой карге. Чем бы таким ее уязвить? Ага, придумал:

Гляжу на старушку с тоскою в очах:

Какой в ней цветок без ухода зачах!

А был бы уход, так не стала б ни в жисть

Кровавую пищу под окнами грызть!

Пойдем, погуляем, бабуля, пора —

Туда, где за кручей чернеет дыра...

Она подойдет тебе, радость моя!

Узнают об этом лишь ветер да я.

Земля снова загудела, и прямо под ногами у старухи образовалась дыра, в которую она упала, словно камень.

Я смотрел в ту сторону как завороженный.

Баба-Яга кричала.

А я настолько остолбенел, что даже соображать перестал. Потом я подошел к дыре, наклонился над ней и велел старухе не скандалить и не паниковать, обещая, что вытащу ее. Но она вопила не переставая:

— Вождуху! Вождуху мне!

Я заглянул в яму и увидел футах в десяти внизу два огромных перепуганных глаза, пялящихся на меня из темноты.

— Жемля! Жемля на меня давит шо вшех шторон. Шпаши меня, чародеюшка! А я больше не штану тебя обижать! Ты только выпушти меня отшюдова! Жделай так, штоб жемля на меня не падала!

— Снова здорово! — усмехнулся я. Оказывается, я заточил под землю ведьму, страдающую клаустрофобией. Говорить в рифму — кажется, уже начало входить в привычку. И я ни с того ни с сего добавил: — Святая корова!

И тут же услышал кроткое мычание.

Я замер, боясь поднять глаза.

Но ведьма под землей так завывала от страха, что мне стало стыдно. Чувствуя себя в высшей степени виноватым, я поднял-таки глаза. И встретился взглядом с большими карими глазами тощей-претощей коровенки с горбиком на спине. Передо мной стояла брахманская корова.

Совпадение. Чистой воды совпадение. Наверное, просто я оказался ближе к Индии, чем предполагал.

Убедившись, что корова ничего дурного не замышляет, я обернулся к яме.

— Спокойствие! — крикнул я. — Мы тебя вытащим оттуда!

— Поторопишь! — взвыла ведьма. — Пока мой повелитель не пошпешил жабрать мою душу!

Я снова впал в ступор. Потом сказал:

— Забирать душу не позволено. Пока тот, о ком речь, жив.

— Ага, а долго ли помереть-то! Повелителю — ему ж немного надо. Обрушитшя штеночка — вот и нетути Ягушеньки! Жаберет меня, и поминай как жвали!

— Он? — нахмурился я. — Ты говоришь о дьяволе?

— Не проижноши его имя! — взвизгнула ведьма. — А не то ушлышишь, как его кожиштые крылышки шелештят!

Я собрался было возразить, сказать, что это всего-навсего суеверие, предрассудок. Но тут я вспомнил про корову и решил, что больше не желаю никаких совпадений.