Поднимаясь к себе в номер, Антуан ненадолго остановился у комнаты, некогда занимаемой Бланш. Его бабка подолгу оставалась там по утрам. Она завтракала в постели, в то время как он, Соланж, Мелани, Кларисс и Робер устраивались на веранде за столиком, окруженном манграми. Ровно в десять Бланш с зонтиком под мышкой спускалась по лестнице, окутанная густым облаком духов «l'Heure Bleue».

Проснувшись утром, Антуан почувствовал, что не отдохнул за ночь. Было рано, и Мелани еще спала. Он с удовольствием выпил кофе, радуясь, что у венской выпечки, которую он тоннами поглощал в детстве, все тот же изумительный вкус. И все-таки какая же размеренная жизнь у них была… Лето за летом, без каких бы то ни было неожиданностей.

Кульминацией сезона был фейерверк на пляже де Дам 15 августа, в день рождения Мелани. В раннем детстве она была уверена, что представление устраивают специально для нее и все эти люди собираются на пляже, чтобы отпраздновать ее день рождения. Антуан вспомнил, как однажды в этот день лил дождь: фейерверк отменили, все сидели в своих комнатах в отеле. В тот день разразилась страшная гроза. Мелани испугалась. Кларисс тоже. Да-да, Кларисс так боялась грозы, что сжималась в комок и, дрожа, закрывала голову руками. Совсем как маленькая девочка…

Он закончил завтрак и стал ждать прихода Мелани. За стойкой регистратора стояла женщина лет пятидесяти. Когда Антуан проходил мимо, она положила телефонную трубку, которую держала в руке, и внимательно на него посмотрела.

– Вы, наверное, меня не помните, – проворковала она.

Он подошел к стойке. Глаза этой женщины показались ему знакомыми.

– Я Бернадетт.

Конечно же, он помнил Бернадетт! Стоящая сейчас перед ним матрона в пору своего цветения была высокой и стройной пикантной брюнеткой. В детстве он был влюблен в Бернадетт и ее длинные косы. Она догадывалась об этом и всегда подкладывала ему лучший кусок мяса, лишнюю булочку или кусок торта «Tatin».

– Я сразу вас узнала, мсье Антуан. И мадемуазель Мелани! Бернадетт и ее белые зубы. Бернадетт и ее красивое лицо с тонкими чертами. Бернадетт и ее сияющая улыбка…

– Как же я рада снова вас видеть, – запинаясь от стеснения, проговорила она. И добавила, соединяя ладони: – Вы совсем не изменились. Какая у вас была прекрасная семья! Ваши дедушка и бабушка, ваша тетя, ваша мама…

– Вы их помните? – спросил он с улыбкой.

– Конечно, мсье Антуан. Ваша бабушка оставляла нам самые щедрые чаевые в сезоне! И ваша тетя тоже! И ваша мама, такая очаровательная, такая любезная! Поверьте, мы очень огорчились, когда ваша семья перестала у нас бывать.

Антуан мгновение смотрел на нее. Ее темные глаза сияли так же, как в молодости.

– Перестали у вас бывать… – повторил он.

– Да, – сказала она, кивая. – Ваша семья приезжала несколько лет подряд, а потом внезапно перестала. Владелица отеля, пожилая мадам Жако – вы помните ее? – вся извелась. Она все время думала, не вышло ли так, что вашим дедушке и бабушке что-то не понравилось в отеле. Мы много лет ждали возвращения семьи Рей, но никто не приезжал. До сегодняшнего дня… И вот вы здесь!

Антуан откашлялся.

– Последний раз мы были тут летом 1973-го, если я правильно помню.

Бернадетт наклонилась, чтобы взять из глубины стола большую черную книгу. Открыла ее, перелистнула несколько пожелтевших от времени страниц. Ее палец остановился на имени, карандашом вписанном в одну из колонок.

– Именно так – в 1973 году.

– Дело в том… – Антуан запнулся, – что через год наша мать умерла.

Лицо Бернадетт покраснело. Казалось, ей перестало хватать воздуха. Дрожащей рукой она схватилась за горло.

Возникла неловкая пауза.

– Ваша мать умерла? Я этого не знала. Никто из нас не знал… Мне очень жаль.

– Прошу вас, не расстраивайтесь, – прошептал Антуан. – Это случилось давно.

– Я не могу в это поверить, – очень тихо сказала Бернадетт. – Такая молодая и красивая…

Ну где же Мелани? Ему совершенно не хотелось обсуждать смерть матери с Бернадетт. Сама мысль об этом казалась ему невыносимой. Антуан так и остался молча стоять, опустив глаза и уперев ладони в столик администратора.

Бернадетт ни о чем его не спрашивала. Она стояла неподвижно, как статуя. И по мере того, как краснота покидала ее щеки, подобно океанскому отливу, глаза наполнялись слезами. Она была огорчена.

Письмо четвертое

Мне нравится наша тайна. И наша любовь. Но сколько времени нам отпущено? Сколько времени мы сможем хранить наш секрет? Все началось год назад. Я провожу рукой по твоей шелковистой коже и спрашиваю себя, а действительно ли ты хочешь, чтобы о нас узнали правду. Я знаю, что за этим последует. Это как запах дождя, принесенный ветром. Я понимаю, что это значит для тебя и для меня. Но я также знаю и то, что испытываю глубокую, болезненную потребность в твоем присутствии. Я всю жизнь ждала встречи с тобой. Это пугает меня, но это правда. Я ждала именно тебя.

Каков будет финал? Что будет с моими детьми? Чем это обернется для них? Что нам сделать, чтобы мы могли жить вместе? Когда? И где мы будем жить? Ты говоришь, что не боишься того, что все обо всём узнают. Но ведь ты не можешь не понимать, что находишься в более привилегированном положении. У тебя есть независимость, ты зарабатываешь себе на жизнь, и никто не смеет тебе приказывать. На твоей руке нет обручального кольца. И у тебя нет детей. Зато есть свобода. А я? Посмотри на это моими глазами. Мать и домохозяйка. Женщина, которую терпят при условии, что она будет носить только маленькое черное платье.

Я сто лет не была в родной деревушке. В старом каменном доме, затерянном в горах. Воспоминания не умирают. Блеющие козы в раскаленном на солнце поле, оливковые деревья, мать, развешивающая выстиранные простыни на веревке… Если бы мои родители были живы, если бы они увидели.… Если бы моя сестра увидела незнакомку, в которую я превратилась, выйдя замуж за парижанина, представить не могу, что бы они подумали. Смогли бы они понять?

Люблю тебя, люблю, люблю.

Мелани встала поздно. Он отметил, что, несмотря на припухшие веки, ее лицо светится радостью. Напряжение покинуло ее после ночи отдыха, а кожа приобрела красивый розоватый оттенок – подарок солнца и дня, проведенного на воздухе.

Антуан решил ничего не говорить ей о Бернадетт. Зачем пересказывать этот разговор? Проку от этого никакого. Мелани тоже расстроится…

Она молча завтракала, а он читал местную газету и пил кофе.

– Погода в ближайшем будущем не изменится, – объявил Антуан. Она улыбнулась. И снова он спросил себя, а была ли эта поездка хорошей идеей. Не вредно ли для душевного здоровья человека вот так возвращаться в прошлое? Особенно в их прошлое?

– Я спала как сурок, – сказала Мелани, кладя на стол салфетку. – Со мной такого давно не случалось. А ты?