– Советую вам просто оставить свою затею, – продолжал американец, – в конечном счете, скоро на выстрелы сбегутся все моджахеды деревни.

Архангельский, собрав всю волю и силы, дернул раненого охранника влево, отчего тот охнул и издал протяжный стон боли. Усадив охранника на пол, он сел сам, прикрывшись его телом, как щитом.

– Hey, American, – крикнул Архангельский, передернув затвор автомата охранника, который уже безвольно завалился на него, – suck this[11].

– Shit[12]! – выругался Питерс.

И Архангельский спустил курок.

* * *

Военный госпиталь (г. Кабул), несколько дней спустя

В нос ударил непривычный запах спирта и хлорки. Старший сержант Архангельский приоткрыл глаза, осматриваясь по сторонам: он убедился, что находится не в затхлом и провонявшем темном подвале, а на мягкой койке военного госпиталя. Михаил попробовал приподняться, но сил не было, и он оставил эту затею.

– Привет, Миша, – услышал он мужской голос.

Голос одновременно и знакомый, и незнакомый, словно он когда-то его слышал, но через пелену или помехи.

– Капитан Кривошеев? – тихо спросил Архангельский.

– С возвращением, – ответил тот, кого он назвал «Кривошеевым». – Ещё бы чуть-чуть, и было бы поздно. Ты молодец, Миша, держался до последнего.

– Почти ничего не помню, – говорить Архангельскому было тяжело, – после того, как открыл огонь из автомата.

Кривошеев налил стакан воды из стоящего рядом с кроватью на тумбочке графина и помог Архангельскому сделать несколько глотков.

– Ну, – сказал он, – если вкратце, то вас сдал начальник медчасти полка, как и всех ранее.

– За что продал? – только и выдавил Архангельский.

– Наркотики, деньги, – уныло вздохнул Кривошеев. – Организовал в Союз канал поставки опиатов. Перевозил военными бортами под видом списанных или неиспользованных медикаментов, в которых мало кто смыслит. А раз военной авиацией, то, соответственно, без пограничных и таможенных досмотров. Весьма удобно и безопасно перевозить. Наркоту брал за информацию. Вышли на него в последний момент.

– Понятно, – Архангельский с досады стиснул зубы.

Чувство, когда тебя предают, не стирается временем, а если за деньги, то ложится шрамом на сердце. И этот шрам всегда будет напоминать о себе, делая человека ещё более жёстким и замкнутым.

– Когда выяснили твоё местоположение, – продолжил Кривошеев, – полномочий сотрудника органов безопасности вполне хватило, чтобы взять спецназ ГРУ и поднять в воздух парочку вертолетов для огневой поддержки. Мне жаль, но ты, возможно, единственный из отряда, кто остался в живых.

Кривошеев умолк.

Архангельский ничего не ответил: он и так понимал, что, вероятнее всего, остался единственным выжившим, хотя верить в это было тяжело.

– Капитан, – обратился Архангельский после непродолжительной паузы, – там, в том селении, где меня держали, был один американец. Но не из обычных военных. Особенный.

– Питерс? – уточнил Кривошеев. – Его звали Джонатан Питерс?

Архангельский кивнул.

– Мой старый знакомый по Берлину, – иронично улыбнувшись, сказал Кривошеев, – начальник русского направления ЦРУ США. Он ушёл, к сожалению. Но что он делал тут, в Афганистане?!

Риторический вопрос, на который ни сам Константин Кривошеев, ни, тем более, старший сержант Михаил Архангельский ответа не знали.

– Ладно, Миша, тебе надо отдохнуть.

Кривошеев собрался выйти из палаты.

– Товарищ капитан, – остановил его Архангельский, – этот американец разговаривал по миниатюрной рации с центром своего командования. Я таких устройств ни разу не встречал, – он сглотнул, говорить было тяжело, – мало что удалось расслышать, но одно я уловил: речь шла о каком-то «Арабе».

Кривошеев напрягся.

– О каком «Арабе»?

г. Москва, здание 3–1 МБ Российской Федерации

То, что история имеет свойство повторяться, полковник Кривошеев понял давно. Закономерное течение жизни имеет циклы и двигается по спирали, и уже знаешь, в каком месте ждать очередного удара судьбы. Вот только одна беда была в этом положении вещей – ирония истории, не предупреждающей, когда она уйдет на очередной виток в бесконечном движении.

Полковник Кривошеев, заместитель начальника Департамента контрразведки Министерства безопасности России, сложив руки на столе, будто прилежный школьник, ожидал, когда сам министр, Виктор Павлович Баранников, закончит читать подготовленную аналитическую справку.

– Всё действительно так, как вы написали? – с явно выраженным сомнением в голосе спросил Баранников. – А не примешали ли вы не основанные на фактах домыслы или фантазии?

Такая реакция министра, как удар под дых, обезоружила. Кривошеев замялся, не сразу найдясь с ответом.

– Никак нет, товарищ генерал армии! – собравшись с мыслями, в конечном итоге ответил он.

– Да? – похоже, Баранников то ли действительно не верил, то ли просто не хотел верить тому, что написано. – Вы знаете, Константин Сергеевич, недавно Президент Борис Николаевич Ельцин озвучил стратегию внешней политики России с зарубежными партнёрами, в частности, с США.

– Так точно, генерал армии! – выдал Кривошеев, понимая, к чему клонит министр.

– Теперь США – наш стратегический партнер, – продолжил Баранников, – а вы в документе фактически их изобличаете, отмечая, что «США ведут инспирированную информационно-психологическую войну внутри России, а также, используя исламский фактор, создают очаги военного напряжения в странах СНГ вблизи границ». Не кажется ли вам, Константин Сергеевич, что это чересчур?

Министр пристально смотрел в глаза заместителю главы Департамента контрразведки.

– Нет, Виктор Павлович, – ответил Кривошеев, решив отстаивать свою точку зрения до конца, к чему бы это ни привело, – мои выводы основываются исключительно на фактах и результатах работы вверенного мне Департамента. Я готов подписаться под каждым словом.

– Не горячитесь, – напряженно бросил Баранников. – Вы себе представляете, как я буду показывать этот документ Президенту после им же самим обозначенного курса? Он же с Клинтоном в губы целуется.

– Я считаю, и, собственно, меня этому учили старшие товарищи по КГБ, когда я был ещё молодым оперативником, – продолжил отстаивать свою линию Кривошеев, – что наша работа не должна зависеть от непостоянства политической воли руководства, которое само не постоянно.

Баранников тяжело вздохнул.