моего настроения. Безразличия. Мы привыкли верить в то, что у каждого из нас есть цель, смысл существования. Я часто думал об этом в последнее время. Жизнь всегда проходила, будто, мимо меня, не касаясь даже рукавов моей куртки. Все осуществлялось на автомате, по давно забитой в память программе, поэтому мне так сложно вспомнить хоть что-то дельное. Лишь редкие, рваные эмоции. А что если моя цель и мой смысл жизни были в одном моменте, в оставшемся в прошлом времени. Что, если я рожден был для одного периода жизни, того, который, единственный, я прожил с интересом, не зная, чего ждать в следующую секунду. Что если я был рожден стать шмелем на поле войны?! Душа, все время скомканная, как грязный носок внутри моей костяной рамки, знаете, разворачивалась, распускалась бутоном цветка, когда я крутил руль и дергал рычаг переключения передач между падающими с неба снарядами. Мне кажется, до сих пор, что тогда мне дышалось легко. Да вообще, мне кажется, что тогда я дышал, не задумываясь об этом процессе, когда как в остальное время, напротив, мне приходилось постоянно держать под контролем действия своих легких: так, сейчас вдох, подожди немного…и выдох. Теперь снова. И так 27 лет. Сегодня пошел 28-й.

Вот уже снова вечер, и я неосознанно двигаюсь по полупустой дороге. Я замечаю молодую пару. Им, явно, прохладно в этот ноябрьский вечер. Они смотрят на машину, потом заглядывают в окно, которое я успел приоткрыть, и парень говорит:

– До менделеевской, 300.

– Садитесь, – отвечаю я, понимая, что это как-то слишком много. Но это уже не мое дело. Они забираются вдвоем на заднее сидение и прижимаются друг к другу, греясь. Мы не разговариваем, пока едем, что непривычно для меня, но я все понимаю: они шепчутся, смеются, парень изредка начинает щекотать девчонку, а та принимается визжать и звонко смеяться. Я украдкой поглядываю на них в зеркало заднего вида и умиляюсь этой картине. Как-то тепло становится на душе. Мы подъезжаем к пункту назначения, парень просит остановить на левой стороне дороги, у забора бывшего завода. Это странное место, жилых домов тут нет, но мне плевать, я не задумываюсь об этом, только сдаю влево и медленно останавливаюсь, по старой привычке дергаю ручник, когда машина встала. Парень наклоняется и начинает копошиться в сумке, а я, в это время, поглядываю то на девушку, то на улицу. Она тоже спокойно смотрит в окно. Парень поднимается, одной рукой протягивает мне деньги, а другой быстро тянется к моей шее и перерезает мне горло чем-то холодным. Я не могу дышать, начинаю хрипеть и пускать пузыри. Они быстро выскакивают из машины, открывают передние двери, выталкивают меня наружу, забирают куртку с кошельком, садятся в машину и мгновенно уезжают в сторону чугунной улицы, а потом направо. Я лежу с глазами на выкате, наблюдаю за тем, как один пакет гонится по этому холоду за другим и думаю: «а кто же теперь будет кормить кошку?»

*******

Некоторые говорят, что невозможное возможно. Я верю. Я – шмель. И я кучу раз слышал, что есть теория, по которой соотношение моей массы и размера моих крыльев не достаточно для того, чтобы поднять меня в воздух. Мне удобнее размышлять об этом в полете.

Я слышал, что вселенная, в которой мы живем, существует приблизительно четырнадцать миллиардов лет. Четырнадцать. В этом миллиардолетии она, наверное, должна получить свой межвселенский паспорт. Неудачно получится на фотографии, скорее всего. Кругом считают, что существовать столько времени – это невообразимо долго. Что ж, я – шмель. И я проживу от силы пару месяцев. Человеческая жизнь для меня также невозможно длинна, а вам ее не хватает. Причем всегда, сколько бы лет вы ни проживали. Хотя, появился мой вид около двадцати восьми миллионов лет назад. Честно говоря, я не знаю существенный это период времени или нет, поскольку никто, и вы сами, не знает, когда и как появились вы.

Бывает, малыши задают про меня вопрос: «а он летает, потому что жужжит или жужжит, потому что летает?». Я – шмель. В моем мире эти действия неразрывно связаны, поэтому правдивы оба высказывания. Вы пьете, потому что живете и живете, потому что пьете. Кто знает, от какого же на самом деле количества действий зависит ваше существование. Ведь, если задуматься, вы делаете только то, без чего не сможете жить. Ну, или не захотите, в конце то концов. Жить – это сложное понятие. Жить – это выполнять любой набор действий в течение определенного времени. Вот, только, определенного не вами.

Сколько же разговоров слышно вокруг про душу. Нужно сказать, вы всерьез печетесь о ней. На словах. Я – шмель. У меня нет души. Хотя, кто знает, все считают по-разному. Одни – что это привилегия лишь людей, другие же чувствуют ее в своих домашних питомцах, собаках. Создаются консилиумы по согласованию и всемирному определению данного аспекта. Я слышал, что кузнечики сильно переживали по этому поводу и хаотично стрекотали в разных частях света, в некоторые дни до и после консилиума, чтобы объявить о своей позиции относительно выше обозначенной проблемы.

Ходят слухи, что мир прекрасен. Я – шмель. И я не знаю, потому что не видел другого. Я вообще вижу все совсем иначе, нежели вы. И воспринимаю, соответственно. Вот вы, например, видите какие-то «хорошо» и «плохо», постоянно говорите друг другу о них. А я сотней своих глаз не способен разглядеть эти вещи. Я, можно сказать, дальтоник на хорошо/плохо спектр.

Не подумайте, что мы глупы. Я знаю, что существую не для того, чтобы построить свой дом и сделать все для продолжения рода. Я подозреваю, что ценюсь людьми, поскольку переношу на лапах пыльцу с одного растения на другое, когда обжираюсь нектаром в цветках и стараюсь как можно больше принести его в дом. Но мне невдомек, отчего же вы гоните меня, когда я нахожусь рядом. Почему машете на меня руками, а иногда даже пытаетесь убить?! Все мы выполняем действия, на которые запрограммированы: я тащу нектар, вы монотонно убиваете сами себя, но, раз уж так вышло, что, подспудно, я полезен для вашего существования, зачем мне мешать? Я же не заставляю вас жить дольше. Я – шмель. Я только лишь помогаю всевозможной флоре немного скрасить процесс вашего вырождения.