Манычский фронт, станица Великокняжеская.

Степь лежала широко и плоско, вся отданная выцветшему, словно линялому, лазурному небу. Тёплый ветер колыхал растрёпанные кустики, чесал невысокую траву, уже выгоравшую, — зелень бурела, высыхая на корню.

Маныч был совсем близко, да только свежестью от него не тянуло — пересохла река, мелкой стала, болотистой и чрезвычайно топкой. Ни пройти ни проехать.

Добровольческая армия выдвинулась на линию фронта, заняв позиции от села Бараниковского до станицы Новоманычской. Конница генерала Шатилова гарцевала на правом фланге к востоку от железной дороги «Царицын — Тихорецкая», 5-й конный корпус Слащова[35]— «генерала Яши», как ласково звали командира бойцы, — растянулся вдоль Маныча к западу, имея главные силы у переправы Казённый мост, а части генерала Кутепова стояли на путях.

С колокольни хорошо было видать расположение красных — 9-й армии командарма Егорова и 10-й армии Клима Ворошилова. Весь северный берег Маныча у Великокняжеской переправы и сама станица были усилены окопами, извилисто рассекавшими чернозём. Из выбитых окон куреней, со звонниц двух станичных церквей грозили пулемёты, а за околицей выстроились батареи орудий — пятидюймовых гаубиц Шнейдера.

Мощная «совдеповская» артиллерия мигом остудила горячие головы — переправа белой кавалерии на «тот берег» окончилась неудачей. Астраханская бригада понесла большие потери, а бойцов Терского пластунского батальона красноармейцы выбили чуть ли не полностью.

Даже такому любителю лихих наскоков, как Шкуро, стало ясно: без хорошей артподготовки Великокняжескую не взять. Пушки-то были, но как их переправишь вброд по манычской болотине? Завязнут!

Пётр Николаевич Врангель собрал командиров Добрармии в Новоманычской, прямо на майдане. Генерал Кутепов, небольшого роста, коренастый, с чёрной густой бородкой и узкими, несколько монгольскими, глазами, доложил первым:

— Офицерские разъезды исследовали течение Маныча и наметили пункт переправы в восемнадцати верстах восточнее Бараниковского — эта линия реки противником только наблюдается.

— Замечательно! — громко сказал Врангель, оглядываясь на север. — Вот что… Наводка мостов будет сразу же обнаружена, так мы лишимся внезапности манёвра. Не хотелось бы! А посему применим переносные щиты — сколотим из заборов, погрузим их в воду — и быстро наведём настил. Ну, как быстро… Сапёрам и пластунам всю ночь придётся работать по пояс в воде!

«Чёрный барон», костлявая громадина с зычным голосом, всё оборачивал к северу своё узкое рыцарское лицо, щурил серовато-зелёные глаза.

Генерал Фок, начальник артиллерии 1-го корпуса, кивнул:

— Может получиться… Если позволите, я опробую такую переправу на окрестных бочагах.

— Разумно, — согласился Врангель.

Шатилов со Слащовым переглянулись, и «генерал Яша» пожаловался:

— Ваше превосходительство, сейчас ни в штарме, ни в штакорах[36]нет ни единого автомобиля! И как тогда управлять операциями? Как поспевать? Штарму срочно нужны хотя бы шесть мощных легковых машин и не менее двух для каждого из корпусов!

— Докладываю, — усмехнулся Пётр Николаевич, недолюбливавший Слащова, но благоволивший к Шатилову: — Автомобили уже следуют к нам поездом. И шпалы, и рельсы для ремонта путей, и грузовики, и десять телеграфных аппаратов с кабелями, с искровыми станциями…[37]Довольны?

— Так точно!

В небе зажурчали моторы. Словно перелётные птицы, пронеслись три аэропланных отряда, собранные с бору по сосенке, — крылом к крылу летели британские «хэвиленды», русские «анатры», французские «ньюпоры», даже парочка немецких «роландов» затесалась.[38]

— Танки нам тоже подкинут. — Врангель поглядел в небо, словно ожидая, как оттуда посыпятся бронированные чудища…

…Кирилл Авинов въехал в станицу Новоманычскую, когда уже начало темнеть. Полки длинной лентой вытягивались в степь. Бодро тарахтя, проезжали повозки, лазаретные линейки, походные кухни.

Передовые эскадроны, форсировавшие Маныч с вечера, оттеснили неприятельские разъезды, а на рассвете началась переправа. Грохотали по доскам колёса орудий, дробно тюпали конские копыта. Над колоннами реяли разноцветные значки сотен.

Мелководный, местами высохший до вязкой чёрной грязи, покрытой солью, Маныч ярко блестел на солнце среди голых плоских берегов, лишённых и пучка полыни.

Далеко на север тянулась унылая и безрадостная степь, кое-где прорезанная солёными бочагами. Там маячила лава астраханцев, изредка стучали выстрелы, гоготали пулемёты.

Седой Жебрак-Русакевич напряжённо всматривался вдаль. Пощипывая ус, он отдал команду:

— Выдвигаемся к Бараниковской переправе!

Петерс тут же обернулся к своим:

— Рота, зарядить винтовки… Курок. На плечо! Шагом марш…

Дроздовцы направили стопы к Манычу. Вдоль северного берега реки наступал 4-й конный корпус генерала Шатилова. Правее, пыля по Царицынскому тракту, скакали кубанцы генерала Покровского. В тылу противника реяли аэропланы.

Тугой раскат грома озвучил орудийный залп. Манычская грязь в огне и грохоте поднялась чёрными, дымными столбами. Лопнула в небе шрапнель, надулись облачка разрывов.

Шатиловские части с ходу атаковали Бараниковскую переправу и овладели окопами — красные сдавались сотнями.

Горская дивизия полковника Гревса первой переправилась за Маныч, следом грузной трусцой устремился 3-й Офицерский. Колонны шли под залпами, шли не в ногу, без строя, теснясь друг к другу, тяжело звякая амуницией. Лица дроздовцев были темны, залиты потом, напряглись вилки жил на лбах, расстегнуты рубахи у ворота. Пулемёты красных стреляли по голове колонны, где шагал Авинов. Вдруг Кирилл почувствовал тупой удар по лицу. Непроизвольно схватился рукой — царапина. Пулемёты били вёрст с четырёх, на пределе, когда пули теряют силу на излёте.

— Во, едрёна-зелёна, — хмыкнул Исаев, — и пуля не берёт!

Полковник Жебрак поднялся на стременах и закричал Петерсу:

— Почему ваша рота идёт не в ногу?

Мимо пронёсся на «форде» генерал Дроздовский, мелькнуло его тонкое, гордое лицо, блеснуло пенсне. И тут же сорвался гром огня, пронёсся над клёпаными балками моста, обдал запахом сгоревшего кордита.

— В ногу, в ногу! — повысил голос Евгений Борисович. — Подсчитать ногу, рота! Раз-два! Раз-два!