– А почему бы и нет? Айра, случаются и самые невероятные вещи, попробуй представить себе нечто более невозможное, чем младенец. Но это правда – я действительно всегда смотрел, куда ставить ноги… и никогда не вступал в схватку, если ее можно было избежать… а когда уклониться не удавалось, я прибегал ко всяким подлым уловкам. Если мне приходилось драться, я всегда желал, чтобы умер мой враг, а не я. Так я поступал. Тут дело не в удаче. Во всяком случае, не только в удаче. – Лазарус задумчиво поморгал. – Я никогда не плевал против ветра. Однажды меня собралась линчевать целая толпа. Я не стал их переубеждать, а просто дал деру, так быстро, как только мог, не останавливаясь, пока между нами не пролегло много миль, и больше туда не возвращался.

– В ваших мемуарах этого нет.

– В моих мемуарах многого не хватает. А вот и жрачка.

Дверь раздвинулась, внутрь въехал обеденный стол на двоих, остановился между расступившимися креслами и начал раскладываться и сервироваться. Техники бесшумно приблизились и предложили свои услуги, но их помощь не понадобилась.

– Пахнет неплохо, – произнес Везерел. – Соблюдаете ли вы за едой какие-нибудь обряды?

– А? Молюсь ли? Нет.

– Я не о том. Скажем, когда со мной обедает кто-нибудь из подчиненных, я не допускаю за столом деловых разговоров. Но если вы не против, я бы хотел продолжить нашу беседу.

– Конечно. Почему бы и нет, если воздерживаться от нарушающих пищеварение тем. Вы когда-нибудь слыхали, что священник сказал старой деве? – Лазарус взглянул на стоявшего рядом техника. – Ладно, в следующий раз. По-моему, тот, что ростом пониже, – женщина, и, возможно, она знает английский. Так что ты говорил?

– Я сказал, что ваши мемуары далеко не полны. Поэтому, даже если вы решились вновь пройти весь процесс умирания, не согласитесь ли вы ознакомить меня и прочих ваших потомков с незаписанной частью? Просто поговорим, вы расскажете о том, что видели и делали. Тщательный анализ ваших воспоминаний может нас многому научить. Кстати, что именно произошло на собрании Семейств в две тысячи двенадцатом? Протоколы о многом умалчивают.

– Кого это нынче интересует, Айра? Все действующие лица мертвы и не могут оспорить мою версию событий. Пусть спящие собаки хоронят своих мертвецов. К тому же я уже говорил тебе – моя память шалит. Я воспользовался гипноэнциклопедической методикой Энди Либби – неплохая штуковина, – научился хранить ненужные в повседневной жизни воспоминания в блоках, которые открываются при необходимости ключевыми словами, как папки в компьютере. И я несколько раз очистил мозг от ненужных воспоминаний, чтобы освободить место для новых данных, – но все без толку. В половине случаев утром я не могу вспомнить, куда девал книгу, которую читал вчера вечером, ищу ее до полудня, а потом вспоминаю, что читал ее сто лет назад. Почему вы не оставите старого человека в покое?

– Для этого вам, сэр, достаточно просто приказать мне заткнуться. Но я надеюсь, что вы не сделаете этого. Конечно, память несовершенна, но вы были очевидцем тысяч событий, которых все мы по молодости не могли видеть. Нет, я вовсе не хочу, чтобы вы по-быстрому надиктовали нам свою официальную биографию, охватывающую все прожитые вами века. Но вы можете вспомнить подробности, заслуживающие внимания. Например, мы ничего не знаем о первых годах вашей жизни. И мне, как и миллионам людей, весьма интересно узнать, что помните вы о своем детстве.

– Чего там помнить! Как и все мальчишки, я провел свое детство, стараясь скрыть от взрослых, что я натворил. – Вытерев губы, Лазарус задумался. – В целом я успешно справлялся с этим. Несколько раз меня поймали и отлупили – это научило меня осторожности, умению держать язык за зубами и не слишком завираться. Ложь, Айра, искусство тонкое, и оно явно отмирает.

– Неужели? А по-моему, меньше лгать не стали.

– Ложь отмирает как искусство. Вокруг полно неуклюжих лжецов, их примерно столько, сколько и ртов. Знаешь ли ты два самых искусных способа лжи?

– Скорей всего, нет, но мне хотелось бы узнать. Неужели их только два?

– Насколько мне известно. Речь не идет о том, чтобы лгать с самым честным видом, любой, кому приходилось выкручиваться без единого козыря на руках, сумеет это сделать. Первый способ лгать искусно таков: следует говорить правду, но не всю. Второй способ также требует правды, но он сложнее: говори правду, даже всю… но настолько неубедительно, чтобы слушатель принял твои слова за ложь. Я обнаружил это лет в двенадцать-тринадцать. Дедуля по материнской линии научил: я многим в него пошел. Натурально старый черт – не ходил ни в церковь, ни к докторам, говорил, что и те и другие только прикидываются, что знают что-нибудь. В свои восемьдесят пять он щелкал зубами орехи и выжимал одной рукой семидесятифунтовую наковальню. Потом я сбежал из дома и больше его не видел. В анналах Семейств сказано, что он погиб несколько лет спустя при бомбежке Лондона во время битвы за Британию.

– Знаю. Он, конечно же, и мой предок, и я получил имя в его честь – Айра Джонсон.[12]

– Верно, именно так его и звали. Но я звал его Дедуля.

– Лазарус, именно такие вещи я и хотел бы записать. Айра Джонсон не только ваш дед и мой пращур. Он был предком многих миллионов людей, обитающих и здесь, и повсюду, но до ваших слов он был для меня только именем с датами рождения и смерти, не более того. И вдруг вы оживили его – человека, личность уникальную, яркую.

Лазарус задумчиво посмотрел на него:

– Положим, «ярким» он мне никогда не казался. На самом деле он был мерзким старикашкой и, по стандартам тех времен, – «неподходящей компанией» для молодого человека. Мм, в городе, где жила моя семья, что-то поговаривали о нем и молодой училке. Это был скандал – по понятиям тех лет, конечно, – и я думаю, что мы уехали из города именно поэтому. Я так ничего и не узнал, что там случилось, – при мне взрослые об этом не говорили.

Но я многому у него научился: он уделял мне больше времени, чем мои родители. Кое-что запомнилось. «Вуди, – говорил он, – играя в карты, всегда снимай колоду. Ты все равно будешь проигрывать, но не так часто и не так крупно. И когда проигрываешь – улыбайся». Все в таком духе.

– А что-нибудь еще из его слов вы можете вспомнить?

– Ха! Через столько-то лет? Нет, конечно. Впрочем… Однажды он взял меня за город, чтобы поучить стрелять. Мне было тогда лет десять, а ему – не знаю… он всегда казался мне на девяносто лет старше Бога[13]. Он пришпилил мишень, послал одну пульку прямо в яблочко, чтобы показать мне, как надо стрелять, передал мне винтовку, небольшую такую однозарядку двадцать второго калибра, годную только, чтобы стрелять по мишеням да по консервным банкам, и сказал: «Ну вот, Вуди, я ее зарядил, а теперь бери и делай, как я показал. Прицелься, расслабься и нажимай». Так я и сделал, но услышал только щелчок – она не выстрелила.