— Ну, а ты сама как считаешь? Ты-то о чем думаешь? О любовной интрижке раз в несколько недель? — И он фыркнул, выражая этим свое отвращение к невесте. Тоже мне!

Эл-Ит старалась не смотреть на него слишком пристально. Она заметила, что от ее пристального взгляда — каким она вообще привыкла смотреть на людей — Бен Ата приходил в замешательство. И, кроме того, жених понравился ей еще меньше, чем она ему. Ей казался вульгарным этот солдат, с тяжелым горячим телом, с горящими, возмущенными глазами, с грубыми, выгоревшими на солнце волосами, — они напоминали ей шерсть овец элитной породы, которых в ее стране выращивали на специально отведенной для них горе.

— Брак нужен не только для деторождения, — заметила она.

Смутно ощутив здравый смысл в ее замечании, Бен Ата громко зарычал и сильно стукнул кулаками по полу рядом с собой.

— Ну, если ты так считаешь, то вряд ли что-то понимаешь в этом.

— Куда уж мне, — огрызнулась она, — только ведь в нашей зоне это, как и многое другое, является предметом искусства.

— Еще чего не хватало, — сказал он. — Ну уж нет, нет, нет и нет! — Он вскочил и забегал по комнате, стуча кулаками по хрупким стенам.

Эл-Ит, по-прежнему сидя на своей подушке, следила за ним с таким интересом, как будто наблюдала за каким-то новым биологическим видом.

Бен Ата остановился. Он как будто внутренне готовился к чему-то. Потом обернулся, стиснул зубы, крупными шагами подошел к Эл-Ит, поднял ее с полу и бросил на постель, привычным жестом зажал женщине рот ладонью, задрал на ней платье, пощупал себя — убедиться, готов ли, грубо вошел в нее и завершил свое дело, для чего ему хватило полдесятка быстрых движений. И все это — не отрывая ног от пола.

Потом выпрямился и тут же смутился, поняв, что все было сделано как-то неправильно, и, как бы извиняясь, совершил в высшей степени непривычный для себя жест: заботливо одернул на партнерше платье и очень осторожно отнял руку от ее рта.

Эл-Ит смотрела на него снизу вверх отсутствующим взглядом. Бен Ата поразился. Она не плакала. Не царапалась. Не обзывала его по-всякому. Не проявила холодного беспощадного отвращения, которое он с ужасом замечал в некоторых своих жертвах. Вообще ничего. Ему пришло в голову, что женщину заинтересовало это совершенно неожиданное для нее происшествие.

— Ну, ты, — прорычал он сквозь зубы, — надо же, как мне тебя навязали!

И тут Бен Ата услышал неожиданный, но безошибочно узнаваемый звук — она смеялась. Эл-Ит села, свесив ноги через край тахты, потом вдруг маленько всплакнула, отчего ее плечи бесшумно затряслись, затем, так же внезапно, прекратила рыдать, пробралась к своей подушке и уселась на нее спиной к стене, уставясь на жениха.

Он отметил, что она его боится, но не так, как ему бы хотелось.

— Ну, — сказал Бен Ата, — вот так-то. — И неловко искоса взглянул на нее, как бы ожидая реакции.

— Ты всегда ведешь себя с женщинами именно так? — спросила Эл-Ит. — Или просто я тебе не понравилась?

Услышав эти слова, он взглянул на нее с мольбой, присел на пол возле кровати и начал молотить кулаками по постели.

И тут до нее дошло, что он просто мальчишка, не более того. Эл-Ит посмотрела на него материнским взглядом, у нее самой были сыновья-подростки, и в первый раз ее сердце смягчилось.

Глядя на него своими большими глазами, еще полными слез, она сказала:

— Знаешь, мне кажется, ты кое-чему мог бы поучиться у нас.

Бен Ата неопределенно покачал своей большой лохматой головой, как будто на сегодня уже услышал достаточно много нового для себя. Так он и сидел, в той же позе, наклонившись вперед, не глядя на нее, но ловил каждое ее слово.

— Во-первых, ты слышал когда-нибудь, что для зачатия можно заранее выбрать подходящий момент?

Бен Ата вздрогнул. Потому что Эл-Ит снова заговорила о детях. Он снова стукнул кулаком по постели.

— Ты разве не знаешь, что на характер ребенка может повлиять момент его зачатия?

Он отрицательно покачал головой и вздохнул.

— Если я забеременею сейчас, что вполне возможно, тогда этому ребенку впоследствии не за что будет нас поблагодарить.

Бен Ата внезапно бросился на постель и лежал ничком, раскинув руки.

И снова наступило долгое молчание. Только витавший вокруг слабый запах напоминал о происшедшем соитии, и Бен Ата позволил себе поднять глаза на женщину. Она сидела, прислонившись к стене, очень бледная, усталая, на лице возле губы темнел синяк, в том месте, которое он прижал большим пальцем.

Он тяжело вздохнул.

— Видимо, я и впрямь кое-чему мог бы научиться от тебя. — На этот раз его голос звучал отнюдь не инфантильно.

Она кивнула. Они смотрели друг на друга и видели, что каждый несчастен по-своему, но ни один не знал, чего следует ждать от партнера.

Эл-Ит первой поднялась, села возле Бен Ата на тахте и с двух сторон обхватила его толстую шею своими маленькими ручками, а он все так же лежал ничком, подложив кулак под подбородок.

Потом перевернулся на спину. Заставил себя взглянуть ей в лицо.

Все еще лежа на спине, взял ее за руки, она все так же спокойно сидела рядом. Попыталась улыбнуться, но губы ее дрожали, слезы градом катились по лицу. Протестуя, Бен Ата притянул ее к себе. И сам удивился, почувствовав, что его глаза тоже увлажнились.

Он пытался успокоить эту странную женщину. Он чувствовал, как она своими маленькими ручками гладит его плечи, желая утешить и посочувствовать ему.

Так они и заснули вместе, утомленные этой первой встречей.

Таким было первое любовное соитие этой пары, которое дало толчок воображению жителей обоих государств.

Бен Ата проснулся, как всегда, в настороженном состоянии. Приведя все свои чувства в боевую готовность, попытался сориентироваться в окружающем пространстве, прикинуть, нет ли потенциальной опасности, прислушиваясь, не слышно ли каких-то подозрительных звуков вроде шепота. Клапан палатки почему-то оказался распахнут… но отверстие было почему-то выше, чем положено: уж не разорвал ли ветер его палатку, или, может, это сделали враги? Шумит бегущая вода… наверняка каналы переполнены, не зальет ли его? Уже готовый оказаться по щиколотку в плескающейся холодной воде — результат пагубного наводнения, он спустил ноги с постели — и оказался на сухом полу, сделал несколько шагов вперед, подзывая дневального хриплым напряженным голосом, какой бывает в страшных снах, и вдруг понял свою ошибку: то, что он принял за входное отверстие палатки, оказалось высоким сводом, где центральная колонна смыкалась с потолком. И тут же вспомнил все, что было вчера. Обернулся в темноте, предполагая, что эта женщина, Эл-Ит, смеется над ним. Но было очень темно, даже тахту не видно. Больше всего ему хотелось в этот миг просто уйти отсюда — шевелить ногами, двигаться как можно быстрее и больше не возвращаться. Когда Бен Ата понял, что принял за наводнение шум водяных струй в фонтанах, его охватила паника: а вдруг он лишился разума? Его тайком сглазили, у него отняли мужество и выставили трусом. Его охватила обида, даже во рту пересохло. Он был просто в смятении — из-за нее, из-за нелепости ситуации, из-за своего собственного поведения. Ну, хорошо, пусть он ничего не понимает, но законопослушность-то ему свойственна. В этом роскошном, предназначенном для изнеженных людей павильоне он оказался согласно полученному им приказу, и долг призывает его опять возлечь на эту тахту. Не сомневаясь, что она не спит и наблюдает за ним, Бен Ата осторожно, стараясь не шуметь, пробрался во тьме к тахте, бедрами ощутив мягкость постели. Осторожно присел с краю и начал водить руками по тахте — искал, где там ее руки-ноги. Потом ощупал уже всю тахту — но женщины там не оказалось. Сбежала! Вот радость-то! Это не он виноват, это все она! Ему самому и делать не надо ничего! Но сразу же эти мысли сменились негодованием и приступом похоти. Как это сбежала? Надо найти! Недавние смущение и нерешительность сменил прилив энергии. Бен Ата настолько оживился, что начал насвистывать — но вдруг подумал: а что, если она где-то тут, в комнате? Исподтишка следит за ним, ну, допустим, из-за колонны. И смеется над ним. Бен Ата мигом обернулся и побежал за колонну, пощупал ее руками — никого. Он снова был готов возвысить голос и позвать дневального, но вспомнил, что сегодня тут нет даже слуг. Вообще-то слуг этот странный король не любил: для него лучшим временем были военные походы, когда он мог ощущать себя солдатом среди таких же солдат, ничем от них не отличающимся, разве что обязанностью принимать решения. Но сейчас Бен Ата не хотелось оставаться наедине с ней, так что сгодились бы и слуги. Надо же, он заперт с женщиной. С этой женщиной. С ведьмой, которая может запросто торчать где-то тут в комнате, причем видит то, чего не видит он. От гнева Бен Ата проявил решительность. Завернулся в свой армейский плащ и зашагал к двери, выходящей к фонтанам.