Ему потребовалось немало усилий, чтобы не задать вопрос, желает ли Варгус продолжить знакомство с Женевьевой.

Если его друг что-то не выносил, так это расспросов об отношениях с женщинами.

Сам Ричард был в таком восторге от Женевьевы, что не мог поверить, будто бы она может произвести на графа меньшее впечатление и тот не предпримет попыток поухаживать за ней, прежде чем обнаружит наличие иных соперников.

И все же граф был довольно непредсказуемым человеком, убедиться в чем Ричарду довелось бы еще больше, знай он, куда тот тем временем направляется.

Граф направил свой фаэтон на Бонд-стрит и, не доехав нескольких домов до лавки миссис Бертон, остановил лошадей.

— Прогуляйся с ними. Генри, — бросил он груму и неторопливо зашагал вдоль по улице.

Прокручивая в памяти вчерашнюю встречу с французской танцовщицей, он признался себе, что гораздо большее впечатление на него произвела маленькая модистка.

Варгус поймал себя на том, что не только вспоминает музыку ее голоса, но и вспышку гнева в глазах девушки, когда он протянул ей чаевые.

Такая реакция была весьма неожиданной, и это заинтриговало его.

Он припомнил едва заметные ямочки на щеках и огонек, блеснувший в глубоких глазах девушки, когда что-то позабавило ее.

Быть может, это было ошибкой, быть может, его ждало скорое разочарование, но что-то говорило ему, что он должен снова увидеть ее. Как бы то ни было, сейчас он не был уверен в том, что ему следует делать.

О том, где она работает, граф узнал, заметив название лавки миссис Бертон на шляпочных коробках, которые девушка собрала в охапку, прежде чем, ни с кем не попрощавшись, выйти из комнаты.

Граф был уверен, что причиной ее столь поспешного ухода стала врученная ей гинея.

На Женевьеву он истратил гораздо больше гиней, и то, с каким пылом она принялась благодарить его и Ричарда перед их уходом, так откровенно выдавало ее стратегию, что от интриги не оставалось и следа.

Более того, вульгарность, с какой она демонстрировала свое тело, срывала с нее покров таинственности, который так привлекал графа в общении с женщинами.

В общении с представительницами бомонда и светскими дамами он не испытывал ничего, кроме раздражения от того, что те не позволяли ему вести собственную игру.

Едва ли не до того, как он осознавал свою заинтересованность в них, они уже недвусмысленно давали ему понять, что сами заинтересованы в нем.

Прошлым вечером он убедился, что, представься время и возможность, ему не составило бы труда разделить ложе с обеими женщинами, которых ему представила княжна, но это лишь оттолкнуло его.

Он провел больше времени в размышлениях о печалях влюбленной женщины, чем о сравнительной привлекательности тех двух дам.

Во влюбленной женщине он ценил открытость и прямоту, с какой она взывала к своему возлюбленному.

Уже давно граф признался себе, что одной из черт, которую он желал бы видеть в своей любимой женщине, была непредсказуемость.

Так, во время шахматной партии нежданный ход опытного игрока лишь подстегивает соперника и пробуждает в нем интерес к дальнейшей игре.

К несчастью, все встреченные им женщины были предсказуемы до такой степени, что граф мог предвидеть каждый их шаг и слово.

Это больше всего настраивало его против женитьбы.

Как невыносимо скучно было бы знать каждую реплику жены до того, как она ее произнесла. Как можно было бы жить в осознании того, что каждый последующий день не принесет ничего нового?

Зачастую он говорил себе, что даже наилучшим образом тренированная лошадь порою могла удивить, озадачить, а то и разозлить.

Подумав об этом, он вспомнил зачитанное лордом Олвэнли высказывание и признался, что в списке его увлечений лошади действительно занимали первое место.

И все же он решил еще раз взглянуть на модистку.

Вне всяких сомнений, его ждало разочарование, но по крайней мере было бы забавно снова увидеть ее.

Лавка миссис Бертон находилась в соседнем доме, и до нее оставалось уже несколько шагов.

Он застыл на месте, словно производя разведку, как это ему часто приходилось делать во Франции.

Когда он, не отдавая себе в том отчета, машинально разглядывал витрину аптекаря, из проезжавшего мимо экипажа послышался голос:

— Варгус! Это вы?

В том, что голос принадлежал леди Аделаиде, сомневаться не приходилось, и граф снял с головы шляпу, внутренне сожалея, что встретился с ней так скоро.

По крайней мере ему уже повезло, что леди Аделаида не присутствовала на вчерашнем балу, где она наверняка уцепилась бы за него в той собственнической манере, которая так раздражала графа.

— Вы вернулись, Варгус! — воскликнула она.

Она вышла из экипажа и теперь стояла, глядя в его лицо с нескрываемым соблазном в темных раскосых глазах.

— Как видите, вернулся, — ответил граф.

— Почему вы не сказали мне об этом?

— Я приехал только вчера.

— Вы знали, что я, затаив дыхание, жду вашего приезда!

Я знаю, Ричард должен был передать вам, в каком смятении я пребывала, пока вы так долго отсутствовали!

Она замолчала и с подозрением взглянула на графа.

— Что вас могло так надолго задержать в этой глуши?

— Ничто меня так не утомляет, как необходимость оправдываться в том, что я делал, а что нет, — сухо ответил граф.

Но неожиданно его осенила одна идея, и он сказал:

— Впрочем, дабы загладить все свои проступки, я подарю вам шляпку. Почему бы нам не заглянуть в лавку миссис Бертон и подобрать что-нибудь подходящее для вас?

— Варгус!

На мгновение у леди Аделаиды перехватило дыхание.

Никогда до этого он не дарил ей подарков, за исключением цветов, что, как она знала, выбирал для нее его личный секретарь, да и то, в порядке формальности.

Затем, сказав себе, что она уже не юная девица, которую можно скомпрометировать подарком, леди Аделаида рассудила, что принять что-нибудь от графа будет шагом в верном направлении.

— Не могу представить более замечательного способа отпраздновать ваше возвращение. К тому же, как вы заметили, лавка миссис Бертон находится в соседнем доме.

— Итак, пойдемте, — сказал граф. — Мне кажется, Аделаида, что ни у одной женщины в мире никогда не будет достаточно шляпок.

— Конечно, красавчик, — ответила леди Аделаида со взглядом, который должен был означать восхищение.

Она не заметила, как сжались губы графа, и не догадывалась, что он борется со страстным желанием заявить ей, что передумал.