в нижней половине Кореи. Янки верили в демократию только тогда, когда демократический процесс давал результат, который они одобряли. Чтобы сохранить свою власть, Соединенные Штаты просто подделали результаты выборов, чтобы утвердить марионеточный режим Сингмана Ри.

Столкнувшись с опасностью раскола страны, генерал Ким Ир Сен созвал 29 июня в Пхеньяне конференцию. На ней было принято решение о проведении 25 августа всеобщих выборов как в Северной, так и в Южной Корее. Стремясь пресечь эту демократическую акцию, президент Трумэн 12 августа признал "правительство" Ри Республикой Корея.

Несмотря на посягательство Трумэна на суверенитет Кореи, исторические всеобщие выборы между Севером и Югом все равно состоялись. На севере страны депутаты Верховного народного собрания были избраны открытым прямым демократическим голосованием. В Южной Корее, опасаясь американских репрессий, народные представители сначала были избраны тайно, непрямым методом сбора подписей избирателей. Затем избранники собрались в Хэджу и провели конференцию, на которой выбрали депутатов Верховного народного собрания.

В сентябре 1948 года в Пхеньяне состоялась историческая Первая сессия Верховного народного собрания, на которой были проведены блестящие всеобщие выборы по принципу "Север-Юг". На этой сессии перед всем миром было провозглашено создание Корейской Народно-Демократической Республики - единственного законного правительства для всей нации. Была принята Конституция КНДР, а генерал Ким Ир Сен был единогласно назначен главой государства, что отражало волю всего корейского народа. Это была

блестящая победа, одержанная в борьбе за построение единого, суверенного и независимого государства.

К концу 1948 года корейская нация, издревле жившая на одной территории и проливавшая одну кровь, была разделена на две части. Хотя существовало два конкурирующих правительства, только одно из них претендовало на легитимность: правительство, возглавляемое новым премьер-министром, генералом Ким Ир Сеном. Он проводил много ночей, беспокоясь о ситуации на юге, и мы с мамой делали все возможное, чтобы поддержать его. Никто не знал, что ждет нас в будущем, но оно все больше казалось проблематичным.

Однажды сентябрьским утром 1949 года мы с мамой провожали генерала, когда он отправился передавать указания на завод. Когда она помогала мне взвалить на плечи сумку для школы, я заметил, что она выглядит очень бледной. "Ты хорошо себя чувствуешь?" спросила я.

"Я буду в порядке", - ответила она, морщась от боли.

"Сегодня я останусь дома. Ты заболела. Позволь мне помочь позаботиться о тебе".

"Глупости", - сказала она. "Я поправлюсь, если ты будешь хорошо учить уроки. А теперь иди".

"Почему тебе станет лучше?" спросил я. "Обещай, что пойдешь в больницу".

"Хорошо, я обещаю. Я увижу тебя, когда ты вернешься домой, и ты почувствуешь себя глупо из-за того, что так волновалась"

Сдерживая слезы, я неохотно покинула маму и отправилась в школу, как она и просила. Весь день я не могла сосредоточиться. Я так волновалась за нее, что поспешила домой, как только закончились уроки. Я побежала в ее комнату, чтобы проверить, как она там, но ее там не было. Это означало только одно: она отправилась в больницу, как и обещала. То, что она еще не вернулась домой, не повод для беспокойства, сказал я себе. Я решила держаться мужественно, как это делала бы мама.

Вскоре в палату вошла моя младшая сестра Кён Хуэй. "Где мама?" - спросила она

"Я хочу к маме!"

"Она скоро будет дома", - пообещал я ей.

"Но я хочу увидеть ее сейчас!"

Я изо всех сил старалась успокоить Кён Хуэй. Я играла с ней в игры, читала ей, и мне даже удалось уговорить ее заснуть, когда пришло время ложиться спать. Однако я знал, что для меня попытки уснуть бессмысленны. Я все время смотрел в окно, ожидая, что мама в любой момент вернется домой. В середине ночи - не знаю, во сколько именно, - я наконец увидел, как к воротам подъехала машина. Я вбежал в комнату Кён Хуи и стал ее будить. "Мама едет! Вставай скорее!" Я выбежала на крыльцо, увлекая за собой сонную сестру.

Сердце замерло в груди, когда я увидела, что из машины вышла не мама, а одна из ее товарищей по революции. Женщина увидела нас с Кён Хуи и кивнула в знак признательности. Затем она прошла мимо нас в гостиную. Я последовал за ней внутрь и наблюдал, как она достает лучшую форму матери. "Зачем вы берете эту одежду?" спросила я. "Где мама? Когда она вернется домой?"

Отважная партизанка не смотрела мне в глаза. "Она вернется, когда рассветет", - сказала она. "Просто жди ее здесь".

"Я буду очень терпелива". Я сидел и ждал вместе с Кён Хуи, который вскоре уснул у меня на плече. Но к восходу солнца мама так и не вернулась домой. Я больше не мог сидеть без дела. Если матушка слишком больна, чтобы вернуться домой, я просто возьму Кён Хуи и пойду к ней сама. Собираясь уходить, я увидела, что в доме собралось много женщин-бойцов и моих дальних родственниц. Тогда я поняла, что мама никогда не вернется домой.

Я смотрела в сторону больницы, не в силах поверить в происходящее. С самого моего рождения мама всегда была рядом со мной и генералом. Она выходила встречать меня с улыбкой, когда слышала мои шаги, возвращающиеся домой. Она могла взглянуть на мое лицо и понять, о чем я думаю. "Мама!" крикнул я, надеясь, что произошло какое-то недоразумение. "Мама, мама, мама! Вернись!"

Я была так расстроена, что в агонии начала стучать ногами, причем достаточно громко, чтобы несколько скорбящих потеряли самообладание. Через несколько секунд все домашние были в слезах. Солдаты переглядывались между собой. Наконец одна из них подошла и положила руку мне на плечо. "Она не придет, товарищ".

"Почему?" огрызнулся я. "Почему она не придет? Она оставила Кён Хуи плакать всю ночь. Попроси ее вернуться. Она вернется, если ты попросишь ее, вот увидишь

Моя мама может все".

Но женщина лишь покачала головой. "Это единственное, что она не может сделать, больше не может".

"Как она может быть такой жестокой?" сказал я.

"Вот что значит быть революционером", - объяснила женщина. "Одни отдают все свои силы, чтобы другие могли жить дальше. Так жил товарищ Чон Сук - и так же умерла она".

Я обняла женщину и зарылась головой в ее бок, выплакав все глаза. Последующие дни прошли как в тумане. Генерал Ким Ир Сен поспешил домой, и в следующее мгновение я уже шла с ним в зал заседаний Центрального комитета партии. Со всех концов страны приезжали люди, чтобы выразить свои соболезнования. Но все, что я заметил, - это мать, лежащую в гробу, одетую в свою лучшую военную форму и окруженную цветами.

Я долго смотрел, как генерал разглядывает