Разговаривая с моим прадедом, председателем местного совета, участником восстания на броненосце «Потёмкин», комбриг не грозил ему никакими карами, не требовал, как большевики, беспрекословного согласия со своей позицией, а только сокрушённо сетовал:

– Большевики обманули нас посулами свободы и равенства. Никакой народной властью в стране и не пахнет. В Кремле засели инородцы, которые через комиссаров и чекистов своей национальности закабаляют нас, отнимают у народа последний кусок хлеба, семенное зерно, обрекая на голодную смерть. За малейшее неповиновение десятками и сотнями расстреливают без суда, как собак. Уничтожают семьи и родственников своих противников, всех сочувствующих. Разве о такой жизни мы мечтали, поднимая борьбу против богатеев? Страна превратилась в сплошную каторгу, где человек потерял всякую цену. Как жить дальше, как жить?

Чтобы не ставить под удар своих родственников и земляков, Григорий Маслак с повстанцами вскоре покинул хутор Митрофановку и ушёл в Калмыкию. Ничего предосудительного, кроме злоупотребления алкоголем, что, впрочем, было вполне понятным в положении затравленного человека, мои родные не могли сказать о бывшем комбриге.

Став военным журналистом, я вновь вернулся к данной теме. Собирая материал для исторического очерка о другом знаменитом земляке, командире кавалерийского корпуса Борисе Мокеевиче Думенко, тоже объявленном Троцким и его подручниками вне закона и расстрелянном вместе со штабом в Ростове-на-Дону в 1920 году, я глубоко задумался об истинных и дутых героях Гражданской войны. Меня всё больше стали интересовать не «красные маршалы» и их покровители, любой ценой стремившиеся завладеть властью в бывшей империи, а те, кто являлись настоящими выразителями чаяний простого народа, защитниками его прав на свою собственную судьбу на земле предков, и потому обречённые на гонения и смерть узурпаторами власти.

Клеймо «бандит», поставленное по воле троцких, свердловых, дзержинских, смилг и иже с ними, на протяжении десятков лет очерняло таких народных заступников, как Махно, Миронов, Думенко, Антонов, Соловьёв, Маслак, Колесов и многих других противников бесчеловечной политики «кремлёвских мудрецов». В их ряду Нестор Иванович Махно, без всякой ретуши, – самая яркая и колоритная фигура, вовсе не такая, как показана в известных кинофильмах «Александр Пархоменко» и «Хождение по мукам».

В восьмидесятые годы прошлого столетия, после частичной реабилитации ряда бывших повстанцев, я заинтересованно разыскивал и читал различные свидетельства о короткой, но весьма бурной жизни и деятельности Н. И. Махно – статьи в СМИ, беседы с его женой Галиной Андреевной Кузьменко и дочерью Еленой, воспоминания современников, книги С. Н. Семанова, Н. В. Герасименко, П. А. Аршинова. И чем больше читал, тем глубже проникался пониманием его личности и состраданием к его судьбе, к тому, сколько муки и страданий выпало на долю этого человека.

Нестор был пятым ребёнком в бедной крестьянской семье. Отец умер вскоре после его рождения. Мать выбивалась из сил, чтобы хоть как-то прокормить детей и себя. Вопиющая бедность не позволила Нестору получить полноценное образование. После нескольких классов начальной школы мальчик был вынужден батрачить в экономиях немцев-колонистов и местных помещиков, через несколько лет стал чернорабочим на чугунолитейном заводе М. Кернера в Гуляйполе, того самого Кернера, за нападение на которого с требованием денег для голодающих, восемнадцатилетнего Нестора Махно обвинили в бандитизме. В 1910 году его вместе с другими активистами украинской организации анархистов-коммунистов приговорили к смертной казни через повешение.

Но царский режим, в отличие от будущих вождей мировой революции, ещё делал скидки на молодость своих оппонентов и не торопился отправить юных радикалов в мир иной без суда и следствия. Например, активных борцов с самодержавием Иосифа Джугашвили и Якова Свердлова для остуды их пылких душ сослали в Туруханск на нижнем Енисее, а Владимира Ульянова и вовсе отправили на курорт, поскольку Шушенское находится в особой климатической зоне верхнего Енисея (в котловине между горами), там вызревают даже вишни и арбузы.

Махно повезло гораздо меньше, ему заменили «смертный» приговор на пожизненную каторгу и отправили в каторжное отделение Бутырской тюрьмы в Москве. Там, закованный в кандалы, Нестор проходил «курс обучения» в своём главном университете.

По свидетельству анархиста Петра Аршинова, в то время тоже отбывавшего каторгу в «Бутырке», Махно много читал, изучал историю, литературу, математику, прослушал курс политологии от своих старших сокамерников. Несколько раз тюремщики охлаждали его мятежный дух в карцере, в результате чего он заболел туберкулёзом и к моменту освобождения из заключения после февральской революции был уже без одного лёгкого.

Вернулся домой он вполне сложившимся идейным борцом. Давняя ненависть Нестора к социальной несправедливости, неравноправию, произволу властей и толстосумов, приобретённая в тюрьме политическая грамотность, сочетающаяся с умением чётко выражать мысли, ставить задачи и твёрдо добиваться их выполнения, быстро сделали вчерашнего каторжника авторитетным вождём местных крестьян и пролетариев.

Его первые шаги в борьбе за народную власть не отличались той жестокостью, которую старый режим проявил по отношению к нему. Он не уничтожал помещиков и буржуазию, а создавал в бывших поместьях трудовые коммуны с участием бывших хозяев, фабрики и заводы ставил под рабочий контроль, банки заставлял «добровольно» жертвовать на нужды трудового народа. И только немецкая оккупация Украины после подписания большевиками «Брестского мира», реставрация власти помещиков и капиталистов на германских и гетманских штыках, заставила Нестора Махно и его соратников встать на путь вооружённой борьбы с контрреволюцией.

О том, как он помогал Красной Армии изгонять врагов, командуя дивизией и народной армией, довольно подробно описано в названной мной литературе, как и о том, каким образом новая власть «отблагодарила» своего соратника к исходу Гражданской войны. Особенно интересно и достоверно, на мой взгляд, это сделано в историко-художественном исследовании Василия Головачёва «Тачанка с юга». Сегодня, благодаря источникам, не засоренным политическими догмами, каждый думающий человек может составить своё объективное представление о неординарной личности «батьки».

Мне после прочтения новых документов и воспоминаний о Махно и «махновщине» захотелось обязательно побывать на родине Нестора Ивановича, увидеть Гуляйполе и его окрестности своими глазами, почувствовать дух этого места, давшего в XVI веке казачью вольницу – Запорожскую Сечь, а в лихолетье Гражданской войны – непокорную диктаторам всех мастей крестьянскую республику. В 2012 году такая возможность представилась – Запорожский областной центр патриотического воспитания молодёжи пригласил меня на международную конференцию.

В Запорожье живёт мой давний приятель, замечательный поэт Григорий Иванович Лютый. Ныне он руководит областной писательской организацией. В 1984 году мы с Гришей были делегатами 8-го Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве, там подружились. Я перевёл на русский язык и опубликовал в различных московских издательствах несколько подборок его стихотворений. Григорий родом из Гуляйполя. Я предполагаю, что сподвижник Нестора Махно Исидор Лютый был для моего друга не просто однофамильцем. Так что сопровождающего для поездки на родину «батьки» я выбрал заранее.