Вскоре с высокой кручи она увидела блеск речной воды.

Желтые асфодели весны уже отцвели. Сидди в замешательстве огляделась в поисках других знакомых цветов, но вокруг росли лишь полевые ромашки. Да и река уже, не была кристально чистой, как по весне — она несла бурую глину с размытых берегов. И течение было не таким быстрым, как тогда, когда реку питали весенние талые воды.

Сидди сняла туфли, будто собиралась перейти речку вброд, и аккуратно, рядышком, поставила на берегу.

Вода еще хранила ночной холод, и у девушки перехватило дыхание, когда она ступила в реку. На мгновение ей показалось, что она не сможет довершить начатое. Сидди застыла на месте, дрожа, едва сопротивляясь ледяному течению, и с отчаянием оглядывалась по сторонам. Почти тут же на высоком берегу, шагах в восьмидесяти от нее, показался человек. Это был тот, кто пел под ее окном минувшей ночью, должно быть, отвлекая ее по приказу Парла Дро. Сам злой рок послал его!

Они встретились взглядами. Неожиданно менестрель замахал руками, зеленой и красной, и что-то закричал. Затем он кинулся к ней вниз по склону, и диковинный инструмент бил его по спине.

Нельзя, чтобы он успел!

Сидди плашмя упала на спину, прямо в поток. Ледяные струи захлестнули ее лицо, залили глаза и ноздри. «Вода — не слишком жесткое ложе», — пронеслось у нее в голове. Течение тут же подхватило ее и повлекло дальше. Она еще не успела как следует наглотаться воды и просто лежала лицом вверх, позволяя реке нести себя.

Косы расплелись. Надо было переплести заранее. Жаль, не подумала...

В первый миг Сидди задержала дыхание, но теперь снова вдохнула, разрешая: воде хлынуть в горло. Она так замерзла, что больше ничего не чувствовала. Откуда-то издали до нее доносилось, как шлепает по воде тот человек, но течение уже унесло ее довольно далеко.

Все казалось таким далеким, почти безмятежным. Все, кроме одного. Она понимала, что должна уйти не просто так.

Последним, что мелькнуло перед внутренним взором Сидди, прежде чем мир людей навсегда померк для нее, были черные глаза Парла Дро. Казалось, этот взгляд вытягивает ее душу из умирающей, задыхающейся плоти. Ее сознание, сузившись до толщины нити, скользнуло сквозь его зрачки, как сквозь ушки иголок. Ее ненависть была так прекрасна, что на миг ее захлестнуло острое наслаждение. Потом она стала перышком, плывущим по течению в полной тьме. А потом ее вообще не стало.

Выше по течению Миаль Лемьяль бродил по колено в ледяном потоке, шаря руками под мутной водой на отмелях. Когда он нашел Сидди, то едва не сошел с ума.

Он вытащил ее на берег. Лицо девушки было раздуто, глаза вытаращены, словно ее душили удавкой. К горлу менестреля подкатила тошнота, но он перевернул утопленницу и попытался вытряхнуть воду из ее легких.

В конце концов Миаль прекратил свои попытки. Он оставил Сидди лежать лицом вниз, укрытую мокрой вуалью светлых волос. Ее маленькие ножки, очень чистые и нежно-розовые, порозовели еще сильнее, когда по небу разлился рассвет.

Миаль сидел на берегу, в нескольких метрах от мертвой девушки, грыз: ногти и лишь иногда украдкой косился в ее сторону. Наконец он вскинул свой инструмент на плечо.

Менестрель сочинил песню для Сидди Собан, правда, он не мог бы сказать, насколько удачной она получилась. Но инструмент отсырел, пока его владелец бродил по отмелям, некоторые струны стали фальшивить. Окажись рядом его отец, не миновать бы Миалю порки.

Допев, он крепко обнял инструмент и стал смотреть, как течет река.

Через час или около того холод от промокших башмаков и рубашки пробрал его до костей. Миаль чихнул, протер глаза и встал. И обнаружил, что стоит на одной из туфелек Сидди.

Он медленно побрел прочь от реки.

Где-то далеко, словно фаготы, мычали коровы. Запахи земли и цветов жестоко щекотали ему ноздри и горло. Миаль чихал, ругательски ругал себя и весь белый свет, и снова брел туда, где, петляя, убегала на восток лента дороги.

В пяти милях к востоку от деревни местность начала понижаться. Появились глубокие лощины и журчащие ручьи. Деревья-столбы, с одинокими венчиками крон у самых верхушек, росли вдоль дорог, вьющихся по гребням холмов, или на болотистых берегах далеких, едва различимых рек.

Где-то в этих краях и заночевал Парл Дро, завернувшись в свой черный плащ. Погода стояла мягкая и теплая, только перед самым рассветом похолодало. Но через несколько часов после восхода тепло вернулось, ласкаясь, словно опасалось, что здесь не успели по нему соскучиться. На залитом утренними лучами и увитом плющом хуторском заборе сидел тощий ребенок, болтая ногами среди листьев. Завидев высокого человека в черном одеянии, шагающего по дороге, припадая на левую ногу, ребенок проворно спрыгнул в придорожные сорняки и подскочил к путнику.

— Дай мне монетку!

— Зачем? — Дро даже не взглянул в его сторону.

— Я могу видеть будущее, — заявило дитя. — Я скажу, что тебя ждет. Дай двадцать грошей!

Дро остановился и посмотрел на ребенка. Это была девочка с выгоревшими на солнце волосами. Он бросил ей монетку в двадцать грошей, точнее, уронил с высоты своего роста. Девочка ловко подхватила денежку.

— А я знаю, кто ты такой, вот! Я-то думала, тебя не бывает. Они говорили, что однажды ты будешь идти через наши края.

— Кто говорил?

— Да все! Год за годом. А теперь я говорю тебе: смотри в оба! Вперед и назад. Ты нажил много врагов!

— В самом деле? — переспросил Дро.

— Но я тебе не враг, — сказала девочка. — Мне кажется, что ты очень хороший!

Она убежала куда-то вдоль забора, и за ней столбом поднялась розоватая пыль. Почва здесь была суше, чем в предгорьях, и менее плодородная.

В полдень Дро миновал трактир, где продавали вино и желтый, со слезой, сыр. В садах зрели персики. Слепой пес грелся на солнышке и жалобно заскулил, когда его тощую спину на миг накрыла тень путника.

После полудня дорога начала забирать к югу. Узкая тропка, ведущая на восток, отделилась от нее, но вскоре потерялась под сенью черного как смоль леса. Когда Дро вышел из лесу, он увидел далеко впереди одну из мглистых рек. Русло ее извивалось, выгибаясь петлей, и до самого берега дорога все время бежала под горку. В петле реки дремали развалины крепости, растворяясь в небе с приближением заката. Вдоль берега раскинулся поселок. Помимо традиционной главной улицы здесь имелись еще две, почти столь же широкие. Сточная канава несла помои в болото, тянущееся вдоль русла реки к северу от селения. Над крышами вился дымок. Несколько рыбачьих лодок лежали на берегу днищами вверх, похожие на огромных дохлых рыб.

Предчувствие, смутное, но настойчивое, стало таким сильным, что Дро обошел поселок подальше. Вместо этого он прошел, срезая угол, через болото. Мощеная кирпичом гать, местами подтопленная, вела к луговине, где стояла крепость.