– К нему – к Пантелею?

– Догадливая ты, Марфушенька, – покачал я головой, – ох, догадливая! Пойду, поспрошаю у хитреца вашего, про то, как ему тридцать серебряников достались.

– Ну уж нет, – потянулась она ко мне, привлекая рукой, – просто так тебя не отпущу, столько тебе рассказала, что ты моим до самого утра должен быть! – она прижалась ко мне обнаженной грудью, зажигая теплым дыханием, теплым ароматом молодой кожи. – Еще разок милый, еще разок на прощание. Все равно ведь, чую, ветром помчишься отсюда, а когда еще свидимся?..

Я вышел от Марфуши через час – близилось утро. Время, когда темные души гнетут бесовские силы, утягивая обратно – в омут ночи и злых кошмаров! Не хотят их отпускать! В такой час особенно хорошо встать у постели злодея и наблюдать, как ползают тени скрытых мук по спящему его лицу, как вращаются яблоки закрытых глаз, подрагивают веки и кривится рот.

Именно таким я увидел лицо спящего Пантелея Ионовича Зыркина. На его ночном столике уже горела свеча в тонком медном подсвечнике. За дверями, на страже, стоял наспех собранный Степан, готовый к бою: никого не пустить на крики о помощи – и такое могло случиться! Я шлепнул дулом револьвера по щеке камердинера – разок, другой. Третий. Он нахмурился, замотал во сне головой. Я шлепнул его сильнее – и он тотчас же быстро открыл глаза.

– Что?! – не понимая, спит он или бодрствует, хрипло спросил Зыркин. – Кто вы?! – он и впрямь не сразу узнал меня. (Я потянулся к ночному столику и взял в руку тонкий подсвечник, качнул им перед лицом испуганного камердинера.) Пантелей Ионович долго щурился, медленно приходя в себя, и наконец прозрел. – Петр Ильич?! – и только потом увидел в моей руке револьвер – ствол был нацелен ему между глаз. – Это что еще такое?! Зачем?!

– Затем, Пантелей Ионович, чтобы вы знали: я не шутить пришел. А получить ответ. Вы готовы меня выслушать?

– Готов, но…

– Итак, – вернув свечу на место, перебил я его, – я буду задавать вам вопросы, а вы на них отвечать. Ясно?

– Ясно, но…

– Повторяю, я не шучу. Какое-то время назад Дармидонт Кабанин посулил вам хорошую плату за то, что вы будете держать его в курсе всего, чем занимается ваш нынче уже покойный хозяин – Павел Павлович Сивцов. В том числе и отслеживать его переписку. Это так?

– Я не понимаю! – попытался встать Зыркин, но я с силой толкнул его в грудь, и он упал на подушку. – Не понимаю, Петр Ильич…

Я взвел курок, что на камердинера подействовало магическим образом – он мгновенно притих. И только потом я повторил вопрос и вновь спросил:

– Это так: вы следили за Сивцовым?

– Допустим, но у меня не было выбора, – пробормотал Зыркин. – Дармидонт Михайлович угрожал. Кабанин – страшный человек! А его казаки? Ужас!..

– Верю, но сейчас не об этом. Когда вы поняли, что ваш хозяин получил то самое письмо, вы тотчас же сообщили об этом Кабанину. Это совпало с охотой у ваших соседей, куда и отправился Павел Павлович. Вместо того чтобы ехать к Кураеву. Сивцов не мог пропустить этого действа и поплатился за свою оплошность – три казака Кабанина нашли способ выследить его и застрелить.

– Как мне стало ясно, они бы все равно убили его по дороге к Кураеву, – неожиданно зло усмехнулся Зыркин. – К несчастью, все было решено, по какому бы пути он ни двинулся!

– Вы могли бы не передавать весточки, ставшей роковой для Сивцова, черт вас побери! – воскликнул я.

– Мог, но разве я знал, что все так далеко зайдет?! Нет! А потом уже поздно было! Моя жизнь для меня дороже, уважаемый Петр Ильич, чем жизнь хозяина моего! Я подписывался на простую кражу, а вышло как? Но я не желал ему смерти, видит бог, не желал! – лежа, Зыркин тыкал и тыкал в меня пальцем: – А Кабанин и умнее, и хитрее многих! И нас с вами в том числе! Недаром он миллионщик и всем заправляет! Голова! Так вот-с!

Он попытался вновь подняться, но я с еще большей силой толкнул его в грудь:

– Лежать! Вы – мерзавец, я понял это сразу, но не думал, что до такой степени. На второй день после убийства Сивцова, ночью, к вам приехали двое гостей – сам Кабанин и его казак Никола.

– Это еще с чего?! – возмутился камердинер, но слабенько, понимая, что мне известно многое, да и с таким противником, как я, спорить ему будет ой как сложно. – Откуда вы взяли?..

– Знаю, и все тут. Вы лично обыскали кабинет хозяина и отдали письмо Кабанину, который обещал вас наградить. Сколько же он вам дал? – я зацепил его колкий взгляд. – Тридцать серебряников или поболее?

– Да уж поболее! – яростно прошипел Зыркин. – Марфушка, видать, была в те минуты за дверью? Митька или Федька не посмели бы подглядывать, о других и речь не идет! А эта курва так под меня и роет! Она, паскудница, она! – уже с лютой ненавистью прохрипел он. У него даже голос дрожал от гнева. – Стерва!..

– Лучше молчите, мерзавец, – ледяно проговорил я. – Лучше молчите…

– А что тут молчать? Никола ее имел, с Миколой ею поделился, они вдвоем ее на куски и порубят, грешную! Так-то-с, Петр Ильич! Порубят!

– Вот что, свинья, если с ней что-нибудь случиться, я тебя найду и прикончу, – мне больше не хотелось цацкаться и быть вежливым с этой змеей. – Слово дворянина: убью.

– Неужто она вас нынче же и обработала, а? Едва я отвернулся, прочь пошел? – он хитро прищурил глаза: – В постельку затащила? Это она умеет! И не от нее ли вы такой распаленный? – Он боялся и меня самого, и револьвера, но говорил, говорил быстро, взахлеб: – Да что вы мне сделаете, что?! Кабанин – сила! Он и вас, и вашего Кураева под себя подомнет! Вы бы лучше уезжали к себе в Самару, Петр Ильич, живее были бы! А мы Марфушу вам отдадим, не думайте, ее сахарку сладенького надо-о-о-олго еще хватит! А если что, и на многих!..

Я усмехнулся:

– Да, первое впечатление меня не обмануло. Мерзавец! А теперь говори, Пантелей, что было в этом письме?

– А что тут говорить, Петр Ильич, по-французски я читать не умею, – усмехнулся Зыркин. – Никак нет-с! Видел его, указал на него, деньги получил – и все дела!

– Убью, – ледяно пообещал я.

Уколов меня взглядом, Зыркин опустил глаза:

– Верьте не верьте, но это так. Я же не Марфуша – языкам меня не учили-с! Услышал я только от Кабанина одно, это когда он письмо просмотрел: «В Прагу поедем, Никола! С аглицким магом мне свидеться надобно! Дело того стоит!..» Это все, – мрачно закончил Зыркин. – И нечего в меня револьвером тыкать, господин барин!

Я встал с края его кровати, подошел к дверям, приоткрыл их.

– Степан! – негромко позвал я.

Мой спутник вошел в покои камердинера, взглянул через мое плечо и тотчас же крикнул:

– Петр Ильич, пальнет сукин сын! Пальнет!

Я стремительно оглянулся – Пантелей Ионович, как видно вытащив оружие из-под подушки едва я отвернулся, уже взводил дрожавшей рукой курок.