Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они идут по опустевшим коридорам.
– Сестринство сделало все возможное, но их обитель – не медицинский центр, – говорит Лусика. – Спасательная капсула была повреждена при побеге из Жуан-ди-Деуса.
Алексия слышит упрек в голосе Лусики: ты оставил сына беспомощным в крепости врага. Но ты сделала то же самое со своей дочерью, думает Алексия. Бросила ее среди врагов. Она помнит звонок, когда школьные охранники нашли Кайо в дренажной канаве. Она угрожала водителям, запугивала пешеходов, нарушала все правила дорожного движения, подкупала, вымогала, платила и спала на полу в приемном покое, пока не убедилась, что брат в безопасности. Она разорвала бы Луну надвое, чтобы добраться до него.
Орел, омахене, Драконы: в чем смысл власти, если ее нельзя использовать на благо близких?
– Я дам тебе немного времени, – говорит Лусика Асамоа у входа в медицинский центр. – Луна скоро будет здесь.
Алексия мнется у двери, но Лукас просит ее быть с ним. Он не может остаться наедине с Лукасинью, не смеет; боится, что дисциплина и нужда, которые связывают его воедино, могут ослабнуть, и он рассыплется на тысячу осколков. Затем она видит парнишку на кровати – лежащего в коконе медицинского света, окруженного ореолом механических рук.
Алексия видит густые черные волосы, полные губы, высокие и резко очерченные скулы, складки сомкнутых век, по-бразильски широкий нос и смуглую кожу. Он принц из сказки, пойманный в ловушку чар. Ее segundo primo.[9]
Лукас Корта стоит у кровати, глядя на неподвижное святое лицо. Гладит Лукасинью по щеке. У Алексии сжимается сердце. В этом прикосновении столько нежности и боли. Затем в памяти Алексии всплывает религиозный страх из детства, и образ Лукасинью объединяется с ним. Вопреки здравому смыслу, мнению родни и бюджету, тиу Рубенс и тиа Сабрина настояли на том, чтобы пожениться в старой иезуитской миссии – длинном и узком склепе со сводчатым потолком, населенном призраками и прочими ужасами. Главным ужасом было мумифицированное тело умершего пятьсот лет назад провинциала [10], хранившееся в стеклянной витрине под алтарем. Рубенс и Сабрина преклонили колени, помолились, принесли обеты, но девятилетняя Алексия не могла отвести взгляд от шатра из костей, обтянутых кожей.
Лукасинью Корта – жуть в стеклянном резервуаре.
– Что ты делаешь, анжинью?
Мадринья Элис выбирала комнату тщательно. Она задрапировала ее любимыми тканями Луны, с изображениями цветов и животных. Выложила пять копий любимого красного платья Луны, в котором та носилась, свободная и дикая, по садам Боа-Виста. Она расставила мебель так, чтобы создать укромные уголки, щели и тоннели, вроде тех, которые девочка с юных лет исследовала в Боа-Виста. Все создано для удовольствий, но Луна сидит на полу посреди комнаты, скрестив ноги, спиной к двери, одетая в то же розовое скаф-трико, что и во время побега из Жуан-ди-Деуса.
– Я работаю над своим лицом, мадринья.
У нее над головой парит сфера размером со сжатый кулак, наполовину черная, наполовину серебряная. Фамильяром Луны всегда было существо, которое носит ее имя, – зеленая, как молодой росток, бабочка сатурния луна.
На полу перед девочкой – поднос с красками для лица.
– Луна?
Она оборачивается. Мадринья Элис не в силах сдержать крик, ее рука тянется ко рту. Одна половина лица Луны – белый злобный череп.
– Сотри эту гадость, пока мама не увидела.
– Мама здесь?
Луна вскакивает.
– Она прибыла десять минут назад.
– Почему она не пришла ко мне?
– Ей нужно встретиться кое с кем, а потом она увидится с тобой.
– С тем, кто любит Лукасинью, – догадывается Луна.
– Твой тиу Лукас приехал, чтобы отвезти его в Меридиан.
– Я хочу к мамайн, – заявляет Луна. Половинчатый лик смерти нервирует мадринью Элис.
– Я тебя отведу, – говорит она. Эта женщина никогда не врет ребенку и не говорит свысока. – Но после того, как ты смоешь с лица краску и наденешь свое красивое красное платьице.
– Ни за что на свете. – Луна делает шаг вперед. мадринья Элис, вопреки опыту и долгу, невольно отступает. Она знала Луну раздражительной, дерзкой, угрюмой, истеричной. Но никогда не видела такой холодной решимости и титанового света в темной глазнице лица-черепа. Какое-то неведомое существо явилось из черных зеркал Солнечного пояса, из жара плавящейся «Пустельги».
– Анжинью.
– Отведи меня к мамайн!
– Отведу, если ты умоешься и оденешься красиво.
– Значит, я пойду сама, – заявляет Луна и выскакивает в коридор быстрее, чем мадринья Элис успевает развернуть свои старые кости и остановить ее.
Боги, до чего девочка стремительная. Элис догоняет ее у лифта. Платформа падает сквозь колыхание листвы агрария Айду; масса листьев кажется черной в розовом свете, стимулирующем рост. Команды техников АКА все еще отлаживают взломанные во время осады лунные бульдозеры и постепенно сдвигают насыпи из реголита с крыш трубоферм. Понадобятся месяцы, чтобы поврежденные экосистемы снова расцвели в полную силу. В этом же свете скаф-трико Луны почти флуоресцирует. Девочка уже вызвала моту: машина закрывается как бутон, пряча Луну и Элис, и снова открывается рядом с медцентром.
Бестиарий Лусики Асамоа предшествует ей: рой, птица с ярким оперением, хитрый паук размером с ладонь. Девочка в восторге аплодирует. Она никогда раньше не видела хранителей своей матери. Существо, незнакомое Луне – толстенькое, но проворное, с полосатым хвостом и ловкими лапами, – садится и смотрит на девочку. На лице у него что-то вроде полумаски. Луна присаживается, чтобы заглянуть ему в глаза.
– Ух, а ты что такое?
– Енот. А вот кто ты? – спрашивает Лусика Асамоа. – Теперь ты Леди Луна?
Животные послушно остаются у дверей реанимации.
Луна сперва видит руки. Руки в полумраке. Изящные многосуставчатые руки медицинских ботов, чьи длинные пальцы погружены в собственные руки Лукасинью и его горло. Сенсорные манипуляторы распростерлись над его головой, будто благословляя. Рука дяди кажется темной в медицинском свете; ладонь легко касается груди Лукасинью, поднимаясь и опускаясь в такт дыханию.
– Уведи ее отсюда, – говорит Лукас, не глядя.
– Лукас… – начинает Лусика.
Дядя поворачивается к Луне.
– Он отдал свой последний воздух тебе, – говорит Лукас. – Ради тебя.
Луна чувствует под маской ярости слезы. Не здесь, не перед ним. Из-за него она никогда не расплачется.