Может, герцогу стоило вместо гувернантки нанять штурмана? В такое далекое путешествие нельзя пускаться без запасов провизии. Право, надо срочно что-нибудь съесть, потому что от голода она делается несколько… раздражительной. Еще полчаса без еды, и она начнет рычать и бросаться на людей.

Рычащая гувернантка и герцог Сердцеед – славная парочка!

Лили с трудом сдерживала смех. Наконец она добралась до спальни Роуз. Но стоило ей распахнуть дверь, как смеяться ей расхотелось. Роуз лежала на полу и горько плакала.

– Ваша светлость, один из господ, что были с вами утром, вернулся с визитом. Велите сказать, что вы дома? – с брезгливой миной доложил Томпсон и для пущего эффекта презрительно хмыкнул в конце.

Маркус не без оснований подозревал, что дворецкий не одобряет выбранную новым герцогом линию поведения. Томпсон придерживался распространенного мнения, что высокий титул требует соответствующего к себе отношения от того, кто его носит. Маркус и сам понимал, что ведет себя не совсем так, вернее, совсем не так, как, по мнению большинства, следует себя вести герцогу. Однако неодобрение (или одобрение) прислуги никак не должно волновать титулованного хозяина. И потому Маркусу было все равно, что думает о нем Томпсон. Или почти все равно.

– Зовите его ко мне, – небрежно взмахнув рукой, распорядился Маркус. Любопытно, который из двух его собутыльников решил его навестить?

Ответа долго ждать не пришлось.

– Похоже, ваш дворецкий меня недолюбливает, – с ухмылкой сообщил Смитфилд. – А я думал, мы с ним поладили. Я дал ему монету, когда он принес новую непочатую бутылку бренди. – Смитфилду был свойствен легкий сарказм, и в этом они с Маркусом были похожи. Даже интонации порой совпадали.

Следует признать, что, остановив свой выбор на Смитфилде, Маркус поступил правильно. Один верный поступок – это уже что-то. Хотя…

– Сегодня у меня нет времени на выпивку. И потом, разве вы не устали? Лично я устал, хотя и поспал пару часов. Как раз когда я собирался прилечь, прибыла девочка.

Смитфилд проигнорировал далеко не тонкий намек Маркуса и уселся на стул, который совсем недавно освободила гувернантка. Только, в отличие от нее, он не присел на краешек, а вальяжно развалился, широко расставив ноги, и, откинувшись на спинку, принялся качаться на двух хлипких ножках.

«Хм. Надо бы попробовать эту позицию. Вполне возможно, она окажется удобнее, чем та, которую я облюбовал».

– Она все еще здесь? – В голосе Смитфилда слышалось неподдельное удивление.

– Да. – Маркус ненадолго задумался, вспоминая, что советовала ему гувернантка. – Девочка только что приехала в столицу. Она дочь моей дальней родственницы, которая умерла в Индии. – Они со Смитфилдом оба знали, что это ложь, но Маркусу надо было начинать практиковаться. – Я оставил свою дальнюю родственницу у себя. Что еще я мог сделать?

Смитфилд вместо ответа многозначительно промолчал, пристально глядя на Маркуса. И этот взгляд сказал все, что было на уме у обоих: аристократы, как правило, не селят у себя бастардов. Больше того, они их почти никогда не признают своими отпрысками и без всяких угрызений совести вышвыривают на улицу. Как бы там ни было, Маркус поступил на редкость ответственно и гуманно, притом что ответственность и гуманность были ему совсем не свойственны. Он никогда ни о ком не заботился, разве что изредка о самом себе, потому что по большей части о нем заботились другие. И то, что его беззаботная жизнь протекала бок о бок с беззаботной жизнью его слуг, было чистой воды совпадением. Хотя, возможно, жизнь прислуги лишь казалась ему беззаботной.

– Не думаю, что вы собирались в ближайшее время стать… дядей, – сухо заметил Смитфилд.

Смитфилд дал Маркусу понять, что знает правду. И еще Смитфилд дал Маркусу понять, что не стал бы осуждать Маркуса, если бы тот выставил девочку за дверь и тут же о ней забыл.

Но отсутствие осуждения со стороны лучшего друга не означало, что Маркус не осудил бы себя сам.

– Мне показалось невежливым выставлять ее за дверь, – пожав плечами, сказал Маркус. – Тем более что у нее недавно умерла мать и все такое. – Маркус был сам себе противен. Бессердечный, черствый эгоист.

Забавно, ведь он так и не смог вспомнить лицо Фионы, хотя регулярно пользовался ее услугами, по меньшей мере два месяца. Лицо вспомнить не смог, зато легко вспомнил, что ртом она умела творить чудеса. И еще он помнил, что, когда они обсуждали ситуацию с ее беременностью, она не стала усложнять ему жизнь слезами, истериками или необоснованными требованиями. Она смиренно приняла ту сумму, что выделил для нее финансовый поверенный Маркуса, и даже не подумала попросить больше денег. Маркус, если честно, даже не знал, какая это была сумма.

Однако своей дочери Маркус никогда бы не стал об этом рассказывать. А других воспоминаний о Фионе у него просто не было.

– Что вы намерены с ней делать? – Если любопытство и пробивалось в голосе Смитфилда, то в очень умеренных дозах. Словно Роуз была устаревшим предметом мебели, место которому на чердаке, или вышедшей из моды жилеткой.

По всей видимости, правило, запрещающее задавать герцогу вопросы, соблюдалось отнюдь не так неукоснительно, как представлялось Маркусу. Надо бы поговорить с тем лицом или группой лиц, что составляют правила этикета для высокотитулованных особ.

– Я нанял гувернантку. – Красивую женщину. Не говоря уже о том, что эта женщина всем своим поведением бросала ему вызов. Но при этом отлично справлялась с воспитанием маленьких девочек, судя по тому, как восприняла ее Роуз. Эта женщина отлично знала свое дело, если, увидев ее, Роуз пусть и не перестала бояться совсем, то явно почувствовала себя более комфортно. Правда ли, что, взяв на работу гувернантку, он совершил первый альтруистический поступок в своей жизни или это его субъективное ощущение?

Плюс ко всему, в ее присутствии он чувствовал легкое покалывание во всем теле; приятное щекотание нервов от сознания того, что говоришь с человеком, который не испытывает перед тобой ни страха, ни благоговения. Которому ты, возможно, даже не нравишься.

Чего бы ему стоило заставить ее проникнуться к нему симпатией? И сколько бы для этого понадобилось времени?

Пожалуй, двумя минутами тут бы не обошлось.

Так что, возможно, он не был стопроцентным эгоистом.

– Так вы планируете держать ее здесь, в доме? – не скрывая изумления, уточнил Смитфилд.

Что мешало ему сразу сказать лучшему другу, что он ничего не знает и не хочет знать о той девочке, что по нелепой ошибке оказалась у него в доме? Или позволить Томпсону вывести ее за дверь? Но, вспоминая тот детский взгляд, Маркус вынужден был самому себе признаться в том, что не смог бы так поступить с Роуз. Может, спустя какое-то время, когда она оправится от постигшего ее горя – смерти матери, ему хватит духу перепоручить ее судьбу кому-нибудь другому. Скажем, тому, кто занимался его финансами или наймом прислуги.