жила в другом измерении, как бы в будущем времени. Вся рабочая суета была окрашена в праздничные тона. Впереди — воплощение в жизнь замыслов, незыблемая, земная вечность.

Но…

Обычно сдержанный, немногословный, когда дело касалось недомоганий, Сергей Дмитриевич стал по вечерам с некоторым недоумением замечать: «Странно, что-то нога побаливает, опухает даже, впрочем, все это чепуха… Работать, работать надо, сроки поджимают».

Между тем боль не проходила. Родные все-таки настояли: надо провериться. Впереди длительная командировка, разве можно рисковать? И он согласился. Договорились с Кремлевкой, на Рублевском шоссе. Сергея Дмитриевича поместили в отдельную палату. Скудная спартанская больничная обстановка: кровать, тумбочка с настольной лампой и стул для посетителя. Прощаясь, он с грустью сказал, что главную роль в фильме играть не будет: староват-де уже, а вот Виктор Авдюшко потянет, для этого у него есть все данные, настоящий лесной житель, медлительный, монументально-невозмутимый. И как это хорошо звучит — «Когда расходится туман»…

В одно из посещений сына пригласила на разговор докторша. Она смотрела в сторону и все никак не могла начать разговор: «Кирилл Сергеевич, я обязана сообщить вам… Мы дважды делали анализы, собирали консилиум… У Сергея Дмитриевича злокачественная опухоль. Лимфосаркома».

И добавила всего два слова: месяц жизни. Приговор точный, обжалованию не подлежит.

Неукротимая энергия былинного богатыря, любимца нации, ее символа замкнулась в пропахшей камфарой и эфиром палате. В самый момент стремительного рывка. В первые дни он не совсем понимал происшедшее и продолжал жить, как говорят, «по накату». Все хорошо, все прекрасно, еще немного — и закончится эта ерунда, он возвращается домой, и — за дело…

Теперь надо было что-то менять. Кирилл Сергеевич понимал, что фильма, которым жил отец, теперь никогда не будет. Нужно было переключить его неукротимую энергию. Но на что? Достойная замена нашлась — книга «Дмитрий Донской», написанная прекрасным русским писателем Сергеем Бородиным. Четырнадцатый век, Сергий Радонежский, митрополит Алексий, Дмитрий Донской, их духовная, нравственная чистота. И великое озарение, когда Сергий Радонежский поднял с колен порабощенное русское население. И зажглась спасительная звезда.

Столяров загорелся мгновенно: «Да-да! И начинать надо с кануна Куликовской битвы. Помнишь у Ключевского — прекрасный звездный час, когда как бы что-то ломается, и в этом разломе зарождается великая духовная сила. Это Сергий Радонежский, озарения Андрея Рублева. Я напишу письмо Бородину». Ответ пришел незамедлительно. И работа закипела.

Откуда у него брались силы? Болезнь все-таки наступала. Работа не была отрешением от мира, она была естественна и необходима.

Огромное мужество и сила духа сделали свое дело. В августе Сергея Дмитриевича выписали из больницы. Родные были ошеломлены — случилось практически невозможное. Все вокруг засветилось иным, радостным светом, и близкие с легкостью поверили, что так будет всегда.

В тот месяц в Лужниках проходило большое торжество: праздновалось 50-летие советского кино. Блистательный президиум, из прославленных деятелей киноискусства, каждое имя на слуху. И над всеми возвышался Столяров. Белоснежная рубашка, светлые волосы, знаменитая «столяровская» улыбка. Многие не верили своим глазам: «Сережа! Пришел, а мы думали…» Столяров, не переставая улыбаться, кивая направо и налево, весело отвечал: «Хорошо! Все прекрасно».

Но праздник был недолгим. Очень скоро Сергея Столярова не стало.

Еще при жизни он как-то сказал: «Ну что ж, попаду на Новодевичье, там хорошая компания. Там Петька Алейников». Ни генералы, ни маршалы, ни члены правительства и секретари ЦК ему были не интересны. Петр Алейников — совсем другое, старый, надежный товарищ.

Чиновники и вышестоящие функционеры тоже в долгу не оставались. И в прежние годы они всеми доступными средствами старались принизить значение Столярова в отечественном кинематографе, замолчать его всенародную славу, всенародную любовь. Мало что у них получалось, но все-таки… Живой, он был им не под силу. Тогда безнравственно попытались отыграться на почившем. Столярову было отказано в Новодевичьем кладбище под тем предлогом, что у него не было звания народного артиста СССР. И теперь он покоится на Ваганьковском, где нашли успокоение замечательные русские художники — Суриков, Саврасов, многие актеры Малого театра, Сергей Есенин.

Сергея Столярова трудно представить слабым, старым, обиженным. Он был ярким и сильным, «надежным» человеком, как о нем говорили знавшие его люди. От него исходил какой-то свет, от всего его облика, фигуры, движений — всегда подтянутый, спортивный, всегда веселый.

Изменились строй и страна, исчезли идеологические монстры, сменились лжепророки. Забылись и «незабываемые образы», созданные во множестве по заказу инстанций и по зову инстинкта самосохранения. Но среди вакханалии пошлости и безвкусицы современного экрана какой-то благородный свет излучают «старые добрые сказки» и былины. И даже патина черно-белого кино как-то убедительно подчеркивает честность и искренность этих скромных сказочных лент.

Прошло больше полувека, а не нашлось в отечестве замены Сергею Столярову. И сегодня смотрят молодые и старые люди эти фильмы, потому что для них, наверное, главное не технологические новинки, не мастерство исполнителя, не умение «прикинуться» тем или иным персонажем, а подлинность «жизни человеческого духа», подлинность, которой нужно обладать, а не изображать. И, как показывает время, многие поколения зрителей это ценят, поэтому и живут герои Столярова своей независимою жизнью и продолжают пробуждать в душах людей те самые «родовые сны» любви и уважения к глубинам национальной истории и культуры…

Мария Барабанова

Утро Марии Павловны много лет начиналось одинаково: будучи членом комиссии партийного контроля киностудии имени Горького, она звонила руководителям всех подразделений, главному редактору, в бухгалтерию, и когда переступала порог студии, была в курсе всех новостей. Барабанову боялись. С ней хотели дружить, иначе могли случиться неприятности. Любить ее было выгодно, но мужчины сходили по ней с ума искренне. Людьми она манипулировала, как шахматами, переставляя с позиции на позицию, как того требовала ситуация. Невозможного для нее не существовало. В бой она бросалась, не задумываясь о последствиях. Когда я все это узнал — не поверил. В моей памяти навсегда сохранилась маленькая обаятельная женщина с вечно смеющимися глазами.

Узнав ее историю, я стал удивляться другому: что может сделать с человеком фанатизм, одержимость, вера в свою правоту. Мария Павловна имела в своей жизни две страсти, которые в разное время вскипали в ней с разной силой: партию и кино. Пробудились они примерно в одно время, но к тому моменту Барабанова уже была сложившимся человеком — сильным, отчаянным и целеустремленным. Ради кино актриса оставила театр. Хороший театр. Ради роли она могла учинить скандал — в лучшем случае. В худшем — «могла пойти по