– Да, дочь. Мы будем бороться.

И, повинуясь внезапному порыву, я обняла человека, который был мертв для меня двадцать девять лет моей прошлой жизни, чувствуя, что обрела что-то новое и очень дорогое мне.

Отец… тебя никогда не было. Всю мою жизнь, и теперь… эта странная, пугающая ситуация, чужое тело, чужой мир и чужой человек, которого я тем не менее называю своим отцом даже мысленно. Мои ли это чувства? Честна ли я сама с собой и с этим уставшим, так много потерявшим человеком? Мысли вихрем пронеслись в моей голове, пока тяжелая и теплая ладонь не легла мне на плечи.

– Мне все еще тяжело свыкнуться с мыслью, что ты – это не ты. Но… – король отодвинулся и поправил корону-обод на моей голове, – ты словно стала больше похожа на мать, чем на меня. Это хорошо для нашего маленького вранья. И хорошо для меня. Я совсем стал забывать, что ты ее дочь тоже ровно столь же, сколь и моя, а она не простила бы мне, отдай я нашу дочь как откуп, без боя.

Я кивнула и, рассматривая его лицо, думала о вещах, которые сейчас были так невозможно далеки от меня: о том, смогу ли я познакомить маму с ним, показать ему свой мир, и сумеет ли он когда-нибудь простить себя за то, в чем никогда не был виноват – в смерти Изерды из этого мира.

Вздохнув, я опустила взгляд и прошлась по кабинету, хрустя осколками светильника под ногами. Встав возле окна, я вдохнула прохладу, идущую от камня замка, и обернулась на отца, снова рассматривающего мои записи, намереваясь что-то сказать, как вдруг мир перед глазами поплыл, и я почувствовала, как подкашиваются ноги.

– Эва! – Отец бросился ко мне и громким окриком позвал стражу. – Магистра сюда, живо! Эва, доченька, что с тобой? – Грубая ладонь коснулась моего лба, словно освежающий ледник. – Ты вся горишь, Эва, ты слышишь меня? Смотри на меня, Эва! – Голос отца прорывался сквозь мутную пелену, не давая мне нырнуть в нее, связывая меня с этим миром. В рот полилась вода, я кашляла, хватая ее вмиг пересохшими губами, пытаясь проглотить. А еще через мгновение, ощутив пьянящий запах цветущего луга, я погрузилась в небытие. Снова. Как меня это уже достало!

Передо мной под касаниями беспечного ветра колыхались уже знакомые цветы. Запах лугового меда ударил в нос, но теперь он казался тошнотворно приторным, отдающим болезненной мигренью в висках. Я, приложив пальцы к голове, медленно обернулась и увидела неподалеку от себя парящую в воздухе тень, похожую на женский силуэт. Она то уплотнялась, то снова таяла, словно ей не хватало сил для того, чтобы появиться. Стоило мне сделать несколько шагов к ней, как она протянула ко мне руки, а потом сложила их в молитвенном жесте. Я медлила, не решаясь прикоснуться к неизвестному, тень, не издавая ни звука, все так же тянулась ко мне, не сдвигаясь с места, потом упала на колени, и я вдруг увидела призрачный силуэт длинной косы, переброшенной через плечо. Могла ли это быть Ольга? Я сделала шаг вперед и протянула к плечу тени руку, и в тот момент, когда мои пальцы почти коснулись ее, я вдруг услышала где-то на самом краю своего сознания тихий, отчаянный крик. Ольга! Отдернув руку, я увидела, как тень уплотнилась и одновременно с этим – потеряла человеческие очертания и бросилась ко мне. Время замедлилось: сгусток тьмы летел в мою сторону бесконечно долго, а я падала спиной в цветущую траву, и в воздухе между мной и атакующей меня тварью вдруг возникла маленькая серебристая звездочка. Она вспыхнула, вытягивая свои лучи по направлению к летящей тени, и та попыталась вроде бы извернуться, избежать неминуемого столкновения… и разлетелась на куски под острыми серебряными лезвиями.

Вынырнув, как из глубокого омута, я судорожно вздохнула, и надо мной тут же склонились два лица: одно принадлежало Рудольфу, а второе – незнакомому мне седому мужчине с ухоженной бородой и внимательным, острым, беспокойным взглядом.

– Эва, ты пришла в себя! – Отец попытался обнять меня, но старец его остановил властным жестом и, пробормотав под нос что-то на знакомо звучащем, но непонятном языке, протянул ко мне ладонь. Я недоуменно уставилась на его руку, а потом вдруг ощутила странное покалывание в голове и поняла, что источником этого ощущения был старик.

«Ты что, пытаешься читать мои мысли?!»

Стоило мне только возмущенно подумать об этом, как глаза старца расширились, и он, опустив ладонь, пробормотал извинения за свой поступок и отошел, дав королю возможность стиснуть меня в медвежьих объятиях. Сипя, я поведала, что сейчас в мире станет на одну принцессу меньше и ему придется выходить замуж самому. Отец сразу отпустил меня, очевидно, его такая перспектива совсем не прельщала, и я, отдышавшись, смогла оглядеться, старательно игнорируя пристальный, любопытный и непонимающий взгляд седовласого.

– Магистр Фарраль сказал, что ты побывала в Грани[1]. – Отец крепко сжимал мою ладонь, а я, аккуратно сев на полу (все это время я лежала на нем?), почувствовала легкую, но усиливающуюся тошноту, о чем не преминула сообщить, прижав ладонь ко рту. Дорогой серебряный кувшин вряд ли обрадовался бы такому использованию, если бы его кто-то спрашивал, но такова была его судьба… и когда я, скривившись, наконец отлипла от него, чувствуя вместе с облегчением неприятное жжение в гортани, мне было его почти жаль. Нормально ли это – жалеть предметы обихода? Ответа на этот вопрос я не нашла и, вздохнув, перевела виноватый взгляд на отца, надеясь, что он объяснит мне, что вообще произошло. Но слово взял мужчина, представленный мне как магистр Фарраль.

– Мм… Ваше высочество, я прошу прощения еще раз за то, что пытался прочесть ваши мысли. Мне нужно было удостовериться, что именно вы вернулись из Грани, а не какая другая тварь.

Я пристально смотрела на говорящего со мной, а потом покосилась на отца.

Ну и что это за хрень? Кто этот хмырь и что за тварь вы тут ждали вместо меня? Давай, пап, включи интуицию, я ведь ничегошеньки не знаю об этом мире и о том, можно ли доверять этому перевоплощению в Гэндальфа Серого!

Отец, заметив мои взгляды, непонимающе нахмурился, а потом, беззвучно протянув длинное «о-о-о», покачал головой, словно бы говоря и «да» и «нет» одновременно. Старец, увидев эту пантомиму, вопросительно посмотрел на меня, потом на короля, потом снова на меня и вздохнул.

– Я служил вашей семье сорок восемь лет, Рудольф. И так вы платите мне за мою верность? Сейчас речь не обо мне или о вас – речь о здоровье юной… – (Юной? Стоп, а сколько мне, вернее, этому телу лет? И до скольких тут живут люди?) –…принцессы Эвелин. Я, конечно, не могу требовать, но прошу вас рассказать, что вы знаете о случившемся, это может оказаться жизненно важным!

Отец выглядел посрамленным этими словами, а я, взвешивая все «за» и «против», смотрела на возмущенного до глубины души старика, который с оскорбленным и беспокойным видом стоял надо мной, выражая немой укор.