Въ эту самую минуту у костра возобновился прерванный на-время разговоръ. Словъ-то она не слыхала, но. голосъ одного изъ говорившихъ былъ ей до того знакомъ, что она снова остановилась, какъ вкопаная.

Она обернулась и опять взглянула по ваправленію къ костру: сидѣвшая у огня фигура, которая ее такъ поразила, поднялась во весь ростъ и оперлась обѣими руками на палку. И поза эта была ей очень знакома: это былъ никто иной, какъ ея дѣдушка.

Она уже готова была его окликнуть, но удержалась. Ей очень хотѣлось знать, кто его товарищи, и для чего они тутъ собрались. Чуя что-то недоброе, она рѣшилась подслушать ихъ разговоръ, и чтобы не быть ими замѣченной, подкралась вдоль изгороди и, спрятавшись подъ деревьями въ нѣсколькихъ шагахъ отъ костра, видѣла и слышала все, что тамъ творилось.

Начать съ того, что, къ ея удивленію, здѣсь не было ни женщинъ, ни дѣтей — во время своихъ странствованій съ дѣдушкой она неоднократно имѣла случай познакомиться съ многочисленными цыганскими таборами — да и цыганъ-то всего былъ одинъ, здоровенный, рослый дѣтина. Прислонившись къ дереву и скрестивъ руки на груди, онъ тосмотрѣлъ на огонь, то бросалъ изъ-подъ своихъ черныхъ рѣсницъ любопытные взгляды на трехъ человѣкъ, разговаривавшихъ у костра, стараясь скрыть отъ нихъ, что съ любопытствомъ прислушивается къ ихъ рѣчамъ. А разговаривавшіе были: ея дѣдушка, да тѣ два партнера, съ которыми онъ игралъ въ карты въ ту достопамятную ночь; словомъ сказать, извѣстный намъ Исаакъ Листъ и его суровый товарищъ. Въ маленькой, низенькой цыганской палаткѣ, повидимому, не было ни души.

— Ну, что-жъ вы не идете? спросилъ суровый партнеръ — онъ лежалъ развалившись на травѣ — заглядывая старику въ лицо. — Вы сейчасъ такъ спѣшилиі Идите, если хотите, никто васъ не удерживаетъ.

— Не мучь его, онъ не желалъ тебя обидѣть, вступился Исаакъ Листъ.

Сидя на корточкахъ, какъ лягушка, онъ страшно косился, поворачивая голову къ собесѣдникамъ.

— Вы меня обираете, я черезъ васъ сталъ нищимъ и вы же потешаетесь надо мнойі Вы меня съ ума сведете! жаловался старикъ, обращаясь то къ одному, то къ другому.

Контрастъ между слабымъ, беззащитнымъ старикомъ и разбойниками-шулерами, къ которымъ онъ попалъ въ руки, былъ такъ поразителенъ, что у дѣвочки сердце защемило отъ жалости. Но она рѣшилась выслѣдить все до конца, не пропустить ни одного слова, ни одного взгляда.

— Что вы хотите этимъ сказать, чортъ возьми? произнесъ здоровякъ, приподнимаясь на локоть и обращаясь къ старику. — Вы черезъ насъ стали нищимъ! Да вы насъ сдѣлали бы нищими, если бы могли. Вотъ такъ-то всегда съ этими жалкими, ничтожными игроками, которые только хныкать умѣютъ. Когда вы проигрываете, вы считаете себя мучениками; а когда выигрываете, такъ не считаете мучениками тѣхъ, кто вамъ проигрываетъ; и что это значитъ «вы меня обираете»? Будь я проклятъ, если я вамъ позволю говоритъ мнѣ такія вещи!

Туть онъ опять растянулся на землѣ и раза два лягнулъ ногой, чтобы показать, какъ онъ взбѣшенъ. Въ сущности все это была комедія, которую они съ какой-то цѣлью разыгрывали сообща: этотъ взялъ на себя роль грубіяна, а товарищъ его — примирителя. Они открыто переглядывались другъ съ другомъ и съ цыганомъ, и только старикъ, по слабости своей, ничего не видѣлъ и не слышалъ. Цыганъ выражалъ свое полное одобреніе этой милой забавѣ, поминутно скаля бѣлые зубы.

— Да вы сами только что говорили о грабежѣ! Что-жъ вы на меня нападаете? сказалъ старикъ упавшимъ голосомъ.

— Такъ не своихъ же грабить! Надобно, сударь, честь знать между… между порядочными людьми.

Онъ чуть было не выдалъ себя неумѣстнымъ словцомъ.

— Да ну же, перестань ему надоѣдать, Джауль! опять вступился Исаакъ Листъ. — Онъ и такъ раскаивается, развѣ не видишь, что у него нечаянно сорвалось съ языка? Говори же, Джауль, говори. Ты что-то еще хотѣлъ сказать, упрашивалъ онъ товарища.

— Я, просто-напросто, считаю себя дуракомъ, якобы горячился тотъ. — Теряю время на совѣты, зная заранѣе, что на нихъ не обратятъ вниманія и меня же еще выругаютъ. Да ужъ мнѣ, видно, такъ на роду написано. Уроки мнѣ впрокъ нейдутъ. Вотъ что значитъ имѣть горячее сердце!

— Да я-жъ тебѣ говорю, онъ самъ жалѣетъ, что сказалъ; онъ самъ не прочь, чтобы ты докончилъ то, что началъ говорить.

— Въ самомъ дѣлѣ? онъ хочетъ, чтобъ я продолжалъ?

— Да, да, хочу, — простоналъ старикъ, опускаясь на землю и раскачиваясь взадъ и впередъ. — Говорите, говорите; все равно я долженъ уступить. Я не въ силахъ бороться.

— Ну же-съ, такъ я продолжаю съ того мѣста, гдѣ остановился, когда вы вдругъ вскочили и хотѣли уйти. Если вы увѣрены, что фортуна повернулась къ вамъ лицомъ, — какъ оно и есть на самомъ дѣлѣ, - а у васъ нѣтъ денетъ, чтобы продолжать игру, что тоже вѣрно: вашъ кошелекъ почти всегда пустъ — воспользуйтесь тѣмъ, что сама судьба кладетъ вамъ въ руки. Возьмите взаймы эти деньги, а когда будете въ состояніи, отдадите обратно.

— Разумѣется, если у этой барыни, что показываетъ восковыя фигуры, есть деньги, и она ихъ прячетъ въ жестяной ящикъ, когда ложится спать, а дверь свою не запираетъ, боясь пожара, мнѣ кажется, нѣтъ ничего легче, какъ позаимствовать оттуда, поддакивалъ Исаакъ, — Я бы сказалъ, что само Провидѣніе посылаетъ ее вамъ, если бы не былъ воспитанъ въ религіозныхъ правилахъ.

— Такъ видишь ли, Исаакъ, продолжалъ атлетъ, пододвигаясь ближе къ старику и дѣлая знакъ цыгану, чтобъ онъ не вмѣшивался въ разговоръ. — Тамъ вѣдь пропасть народу перебываетъ за день: одни приходятъ, другіе уходятъ, и не углядишь, какъ кто-нибудь изъ посѣтителей спрячется или подъ кроватью хозяйки, или въ ея шкафу. Поди потомъ, разбирай: подозрѣніе можетъ пасть на кого угодно. А я съ своей стороны обѣщаю дать ему отыграться до послѣдней копѣйки, какъ бы велика ни была сумма.

— А въ состояніи ли ты будешь это сдѣлать? Развѣ у тебя касса полна? настаивалъ Исаакъ.

— Еще бы не полна, отвѣчалъ товарищъ съ напускнымъ презрѣніемъ. — Эй, ты! вынь-ка тамъ ящикъ изъ соломы, крикнулъ онъ цыгану.

Цыганъ подползъ на четверенькахъ подъ палатку и, пошаривъ тамъ немного, возвратился съ кассой. Тотъ открылъ ее ключикомъ, который всегда носилъ съ собой.

— А это что? Видишь? говорилъ онъ, забирая деньги въ пригоршню и затѣмъ высыпая ихъ сквозь пальцы, словно цѣдилъ воду, обратно въ кассу: Тебѣ знакомъ этотъ звонъ? все золото! На, неси назадъ, а тебѣ, Исаакъ, совѣтую впередъ не очень-то распространяться насчетъ чужихъ кассъ, пока не завелъ своей собственной.

Исаакъ смиренно протестовалъ противъ взводимаго