они хорошие люди, да и занятные тоже. Тебе интересно будет с ними познакомиться.

– А где они живут?

– Вон, видишь дом у самого берега? Там они и живут. Один из них – бывший моряк со своей женой, зовут его Язон, а жену Медея. Она считалась первой красавицей в городе, кто только к ней не сватался, а она, бедная, имен¬но в Язона и влюбилась.

– Почему бедная?

– Да не любит он свою жену, и потому. Вечно грезит о каких-то привидениях. А другой –  это странник, кто он –  сам увидишь.

На берегу и впрямь сидело двое мужчин, рядом с которыми крутилась какая-то молодая женщина с живыми, приятными чертами лица,  задорным взглядом красивых больших глаз и соблазнительным  телосложением, но мужчины не обращали на нее никакого внимания, и только молча вглядывались в  морскую даль.

Путники подошли поближе, и Диомед обратился к мужчине, сидящему спи¬ной к ним, с приветственными словами:

– Мир тебе, Язон, великий моряк! Что ж ты опять высматриваешь в бездонных просторах?

– Мне кажется, что скоро с кем-то встречусь, –  без всякой связи ответил Язон, указав путникам на место рядом с собой, как бы приглашая их к разговору.

– А с кем ты должен встретиться? – спросил Диомед, устраиваясь поудобнее.

– Не знаю.

– Тогда почему ты так полагаешь?

– Ты знаешь, я ее люблю, – опять без всякой связи произнес моряк и блуждающим взглядом оглянулся вокруг себя.

«Еще один сумасшедший,» – невольно подумал Геродот и с сожалением посмотрел на моряка. Диомед некоторое время молчал, словно обдумывая услышанное, а потом спросил:

– Кого?

– Да я и сам не знаю, кого.

– И все-таки?

– Это было очень давно. Я тогда еще плавал на своем "Арго". И вот однажды мой корабль проплывал мимо острова Сириноз, слывущего гиблым местом для всех кораблей.  Заслышав пение этих морских русалок, путешественники обо всем забывали и., направляясь к острову, разбивались о прибрежные рифы. Все, кто хоть раз слышал их колдовское пение, нашли свой конец на морском дне, все, кроме меня. Ты же знаешь, Диомед, какой я любознательный, и тогда, подплывая к острову, совсем покой потерял: все думал, как же услышать их пение и при этом остаться в живых.  И придумал на свою беду. Я прика¬зал своим гребцам воском залепить себе уши, а меня крепко привязать к мачте. Приблизившись к острову, я услышал ее голос. Боги, лучше бы я никогда не слышал ее или погиб тут же, разбившись о прибрежные рифы,  тогда не при¬шлось бы столько мучиться.

– Невероятно, ты слышал голос морских сирен? – переспросил Геродот.

– Я слышал голос девушки, до того прекрасный, что вмиг обо всем за¬был. Я рвал и метал, кричал, угрожал, умолял, чтобы меня развязали и от¬пустили, но никто из команды не внял моим мольбам, ведь уши их были залеплены воском.  Мы стороной обошли тот остров и поплыли дальше.  Таким образом, те¬ло мое уцелело, но сердце и душу свою я погубил,  потому что влюбился навеки.

– В кого?

– Не знаю. В тот голос, наверное.

– А ты ее успел разглядеть, видел хоть, как она выглядит?

– Вокруг стоял такой густой туман, что и за пять шагов ничего нельзя было различить.

– Ничего подобного не слышал! – с удивлением воскликнул Геродот. – Не видел, не знаешь, и… любишь!

– Да, люблю.

– Но кого?

– Не знаю, – обреченным голосом произнес Язон.

– Может, все это тебе приснилось?

– Нет, это было наяву, я же знаю, что наяву.

Диомед задумался и, почесав родимое пятно у виска, опять спросил:

– До сих пор ее ждешь?

– Этим и живу.

– Но  ты ее не видел, как же узнаешь, если даже и встретишь?

– Обязательно узнаю, быть того не может, чтобы не узнал.

– Ну, а если ты никогда ее не встретишь?

– Может быть и такое.  Я ведь всегда хотел вернуться на тот остров, но так и не смог набрать себе команду: никто не желал плыть туда,  все боялись. Боги, что я наделал, что натворил, зачем приказал тогда морякам привязать себя к мачте!? Был бы сейчас с ней, все равно, живой или мерт¬вый, – в сердцах произнес Язон и бросил тоскливый взгляд в бесконечную морскую даль.

– А жена? –  Диомед указал рукой на молодую женщину, возившуюся у до¬ма,  стряпая обед.

– А, эта? Она ведь просто жена.

– Ты бы взял ее с собой  в плавание, может, и полегчало  бы.

– Еще чего, она мне и здесь порядком надоела своей болтовней.

– А кто этот коротышка в треуголке? –  поинтересовался Геродот.

– Это величайший воин, император Наполеон. Да, тот самый,–  со сму¬щением добавил Язон. –  Оно, конечно, любой дурак может нацепить треуголку, взять подзорную трубу и прикинуться Бонапартом, но этот вроде настоящий, не врет.

– А что он здесь делает?

– Говорит, что хочет вернуться на землю своих предков.

Диомед тихо присвистнул:

– Отсюда до Корсики далековато, каким ветром его сюда занесло?

– Да не Корсику он имеет ввиду.

– Ну да, я и забыл, что Бонапарты происходят из Италии и только впо¬следствии перебрались на Корсику.

– Не совсем так, – старательно начал объяснять Язон. –  На самом деле, его далекие предки испокон веков жили в городе Трапезоне. В пятнадцатом столетии, когда турки захватили Трапезонскую империю, они сбежали в Италию, а уже оттуда попали на Корсику. Вот такая чехарда получается.

– Странно все это и непонятно, – повел плечами Геродот. –  А что он там высматривает в свою подзорную трубу?

– Я же сказал, землю своих предков.

В это время коротышка, отведя взор от моря, сложил трубку вдвое и уве¬ренно двинулся в сторону беседующих мужчин.

– У меня отличный слух, и я прекрасно слышал ваш разговор.  Что тебя интересует, парень, можешь прямо спросить меня, – обратился он к Геродоту.

Император, действительно, походил на свои многочисленные портреты, разве что был небрит, и волосы почти совсем поседели.

– Ты откуда, парень, из какого города?

– Из Галикарнаса, – со смущением ответил Геродот.

– Давно не был дома?

– Вот уже десять лет.

– Что же так долго, нехорошо это.  Каждый человек должен жить на сво¬ей родине.

– Я участвовал в заговоре против правителя, но его раскрыли, а меня объявили государственным преступником и заочно приговорили к смертной каз¬ни. С тех пор домой мне путь закрыт.