вынужденное прекращение. С собственной точки зрения они были правы: если и были шансы сохранения неизменными древних традиций Пруссии в современном мире, они исчезли после слияния ее с Германией. Генерал Мантейфель, ведущая фигура в этом лагере, был крайне раздражен, услышав, что командир Кёльнского гарнизона установил дружеские отношения с несколькими местными купцами. Он призвал к себе одного из коллег этого офицера, и тот его заверил, что, хотя командир гарнизона общается с гражданскими лицами, это не делает его нелояльным. «Очень хорошо, – сказал Мантейфель, – значит, мы можем на него рассчитывать, когда начнется стрельба». Верность старому порядку была ключевым аспектом мышления этих людей, и их поддержка любого конкретного человека или организации зависела от того, насколько, по их мнению, человек или организация способствовали этому. А когда речь шла о короне, их отношение выражалось стишком:Мы отдаем наши судьбы в руки монарха,Пока он делает, что мы требуем.

События доказали, что подразумеваемая сдержанность не является пустой угрозой.

Как английские тори после 1832 года или французские роялисты после 1870 года, эти люди шли не в ногу со всем миром. В отличие от своих иностранных коллег, они не канули в политическое небытие, а нашли союзников. Они видели, что все тенденции времени направлены на уменьшение их власти, но предпочли сопротивляться, а не идти на компромисс. Они осознавали, что сражение, которое они ведут, обречено на поражение. Ими владел страх, и они не признавали рациональных аргументов, если эти аргументы могли ослабить их общее дело. Вместо этого они стремились к рационалистическому обоснованию своих предрассудков, и особенно порицали ценности городского и демократического общества. Наиболее прогрессивные из консерваторов вложили большие средства в свою землю, чтобы модернизировать методы ведения сельского хозяйства, и в результате оказались в долгах и в крайне уязвимом положении в случае экономических спадов. Прибытие дешевого зерна из-за границы сделало их зависимыми от действий государства, и было естественно задаться вопросом: как долго класс, оказавшийся в таком положении, будет сохранять господствующее положение в обществе. Многие утверждали, что империя не должна становиться «благосклонным институтом для бедствующих аграриев». Позиции землевладельцев еще больше ослабели из-за того, что германские крестьяне переселялись в города, а на их место приходили поляки. Все эти факторы тревожили консерваторов, а страхи делали их неистовыми. Тем не менее они занимали довольно прочные позиции не только при дворе, но и в армии и среди чиновников высшего звена. До 1914 года все прусские министры внутренних дел, кроме одного, были юнкеры, а единственный министр, ставший исключением, тоже принадлежал к партии консерваторов. Полностью прусская по происхождению, партия была перестроена в 1876 году, имея в виду привлечение новых членов из других регионов Германии. Это мероприятие имело некоторый успех, однако по очевидным причинам фокус остался к востоку от Эльбы, и там некоторые мелкие фермеры, крестьяне и ремесленники посчитали, что для них будет лучше проголосовать за консерваторов.

Свободные консерваторы, партия, образованная в 1866 году, отличалась тем, что ее члены принимали неизбежность индустриализации, однако старались сохранить старые германские (или прусские) принципы в новых условиях. Среди их лидеров был фон Кардорф, который в 1875 году основал центральный комитет германских промышленников, и фон Штумм-Хальберг, готовый одарить своих рабочих всяческими благами, если они будут делать, что им скажут. Свободные консерваторы были обязаны своим вниманием скорее положению своих лидеров, чем количеству. Их взгляды были близки взглядам самого Бисмарка, которого они всегда поддерживали. По их мнению, базовый прусский принцип suum cuique – каждому свое – подразумевал выдачу каждому все то, на что он имеет право, и не более того. Таким образом, только государство может иметь монополию власти над индивидом. Идея предоставления каких-либо прав союзам рабочих была для них неприемлема, причем они считали вполне естественным, что их собственные союзы такими правами обладают. «Германские работодатели, – говорил секретарь одного из таких союзов в 1889 году, – никогда не станут вести переговоры с рабочими на основе равных прав». Они никоим образом не были заинтересованы в благосостоянии рабочих, однако не были готовы поддерживать опору на собственные силы. Такова была обстановка, в которой в 1881 году Бисмарк представил свои новые проекты, в частности обязательного страхования рабочих (без вклада рабочих) от несчастных случаев и болезней – законодательный акт, создавший европейский прецедент.

Слабость этого взгляда заключалась в следующем: он ожидал, что рабочие будут лояльны тому, в чем они не имели права голоса, и сделал принятие status quo испытанием лояльности. Однако суть народных требований сводилась к желанию иметь право голоса в национальных делах, иными словами, к наличию ответственного правительства. Его появление привело бы прямо к равным правам. Понимая, что эти два аспекта следуют вместе, члены промышленной элиты не были готовы дать ни то ни другое. Они утверждали, что правительство партий будет означать правительство материальных интересов с некоторой степенью внутренних беспорядков, что такая страна, как Германия, окруженная внешними врагами, не может себе позволить. Они не видели или, по крайней мере, не желали признавать открыто, что суть политики – достижение компромисса между конфликтующими материальными интересами, и если появление ответственного правительства на самом деле может привести к гражданской войне, то лишь потому, что они сами не были готовы позволить своим материальным интересам занять второе место. Пока группы, занимающие ключевые роли в государстве, занимают такую жесткую позицию, не существует мирного пути решения внутренних проблем Германии и проблему адаптации Германии к социальным последствиям индустриализации можно лишь временно подлатать, но не решить.

Национальная либеральная партия, образовавшаяся в 1866 году из либералов, которые желали поддержать Бисмарка в объединении нации, были партией, которой в основном отдавала предпочтение промышленная элита, хотя многие ее сторонники и основная часть лидеров являлись выходцами из интеллектуальных и профессиональных классов. События 1870–1871 годов удовлетворили их непосредственные национальные, но не либеральные цели. Вопрос на ближайшие десятилетия заключался в том, как долго они останутся довольны достигнутым и как сильно будут настаивать на продвижении вперед. Которое из двух прилагательных в названии партии будет далее отражать ее истинную суть? Разумеется, были немцы, которые искренне верили, что только в либеральном государстве Германия может быть объединена. Когда Бисмарк продемонстрировал обратное, они стали восхищаться его достижением и перестали требовать дальнейших реформ. К этой тенденции присоединились имущие классы, особенно когда их собственность умножилась. Они цепко держались за установившийся порядок перед лицом растущих требований рабочих. Как в Англии люди, придерживавшиеся либеральных взглядов в 1840-х и 1850-х годах, начали присоединяться к реформированной консервативной партии Дизраэли, так и в Германии богатая буржуазия стала объединяться с правящими классами. Этот процесс был