– Не должен, но он духовник, и он красивый, так что из нас двоих для него нарушение этого запрета – меньшее зло.

Ну я и попала. Нет, это всё, конечно, прекрасно, но... ой, я же его за руку взяла!

– А мне-то можно вас трогать? – спрашиваю в лёгкой панике. Ещё не хватало, чтобы я ему какой-нибудь запрет нарушила.

Удивлённая улыбка – это, видимо, выражение его лица по умолчанию.

– Можно, конечно, хотя меня несколько озадачивает, что у вас возникает такое желание, – хмыкает капитан. Он всё-таки вогнал меня в краску. Ну ладно, хоть с третьего раза, вот, знайте, что я сопротивлялась.

Ой, а ведь он же меня сюда волок...

– А это ничего, что... – начинаю я, но он, похоже, уже просёк ход мыслей моей паранойи.

– Если вас это устраивает, то всё в порядке.

Облегчённо вздыхаю. Меня так и будет сегодня швырять из паники в облегчение и обратно? Где там мой чай? Если уж капитан сам принёс, грех не пить. Да и вообще, мы уже минут пять, как идиоты, стоим около двери.

– Может быть, присядем и обсудим всё спокойно? – предлагаю, немедленно подавая пример. Он, склонив голову, наблюдает, как я на цыпочках гарцую обратно к кровати – полы тут вроде чистые, но не люблю я босиком ходить. Он как-то выкручивает компьютерный стул лицом ко мне и садится, откинувшись на спинку. Ему этот стул маловат, правда. Капитан у нас всё-таки очень крупный дядя, не только ростом, но и в прочих измерениях.

Впиваюсь в чай, отчего Азамат несколько приободряется. Думал, вылью, что ли? Нет, как ему всё-таки удаётся людьми управлять, с такой-то самооценкой? Надо с ним быть повежливее, если уж я для него такая важная персона. Может, комплексов ему поубавлю.

– Азамат-ахмад, – начинаю вроде как вежливо, запоздало вспоминая, какая на это была реакция последний раз. Ну и он, конечно, хохочет.

– Не называйте меня так, – отмахивается.

– Ну почему? – спрашиваю несчастным голосом.

Отворачивается, бормочет что-то на муданжском. Похоже, я его всё-таки дожала до того порога, где кончается его знание всеобщего.

– Это я вас должен титулами называть, а не вы меня, – объясняет наконец. Ага, ну хотя бы я не сказала ничего неправильного.

– У меня никаких титулов нету, – говорю, – и я лечу на вашем корабле. Не могу же я вас просто по имени называть!

Смотрит на меня долгим изучающим взглядом, а потом вдруг выдаёт:

– Вы, очевидно, не понимаете, насколько вы красивы.

Да что у него за пунктик с этой красотой? Я не жалуюсь, конечно, но как-то до сих пор за мной не водилось устилать улицы обморочными юношами. С другой стороны, если он Алтонгирела красавцем считает, то на его фоне я, конечно, суперзвезда.

– У нас могут быть разные критерии оценки красоты, – говорю с умным видом.

– Да, – кивает, – да, это возможно. Мы тут привыкли думать, что все земляне прекрасны, но у вас ведь наверняка есть какая-то внутренняя градация.

А, ну то есть, дело не во мне. Это просто стереотип. Мы, значит, боги и должны быть красивыми, как бы оно там ни было на самом деле. Ладно, с этим разобрались. Отхлёбываю ещё чаю. Жизнь почти налаживается.

– Ладно, – говорю. – Теперь насчёт Алтонгирела. Допустим, я вам поверила насчёт табу и прочего... – хмурится. – Ну вы же понимаете, что у меня единственная причина вам верить – это ваше личное обаяние... – совсем сник. Блин! – Которое, безусловно, зашкаливает, поэтому будем считать, что я вам всё-таки верю.

Перевожу дух. Может, он просто хорошо владеет искусством эмоционального шантажа? Изображает тут из себя затюканного, чтобы я легче ему навстречу пошла? Но мне это никак не проверить, так что лучше уж буду играть по его правилам.

– Так вот. Запрет там или как, но поверить, что он не попытается меня ещё раз «припугнуть» , я не могу. Поэтому мне неизмеримо приятнее от вас помощь принять, чем от него.

О-о-о, кажется, я наконец-то сказала то, что надо. Мой капитан просто расцветает на глазах. Ура, могу себе поаплодировать. Ему вообще идёт улыбка, насколько это, конечно, можно сказать про человека с такими шрамами. Но он, когда улыбается, становится какой-то свой. Как будто я его уже сто лет знаю. Но я ведь не могла его раньше встречать, правда? Такое лицо не забудешь.

– Спасибо за доверие, – он начинает выбираться из кресла, когда я вспоминаю, что у меня есть ещё один вопрос.

– А чего вообще от меня хотел Алтонгирел? Похоже было на сцену ревности, но как-то...

– Ревности? – осторожно повторяет Азамат явно незнакомое слово. Э. Ну, по-муданжски я его тоже не знаю... а и знала бы – не подсказала. И потом, если у них слова «любовь» нету, то, наверно, и с ревностью туго. Хотя поведение дорогого духовника свидетельствует об обратном.

– Не важно. Так чего он хотел?

– Он считает, что мне с моим уродством не пристало с вами общаться больше, чем необходимо. А поскольку я его доводам не внял, то он взялся за вас.

Ну, допустим, в какой-то части это можно притянуть за уши к тому, о чём они говорили в кухне. Хотя это явно не всё. Но мне вообще радоваться надо, что хоть что-то объяснили.

– А у вас... степень приближенности к богам красотой измеряется?

Кажется, не обиделся... так, хорошо, хмыкает, думает...

– Пожалуй, можно и так сказать.

Всё-таки ужасные дикари. Но я свой устав приберегу для какого-нибудь более безопасного монастыря. Правда, очень уж хочется Азамата как-нибудь подбодрить. Ему, наверное, очень тяжело с таким лицом, если у них красота так важна.

– Как интересно, – говорю с напускной живостью. – А у нас оценивают по способностям, по достижениям... Мне вообще всё равно, кто как выглядит, лишь бы хороший человек был.

Кривит губы, смотрит в сторону.

– Спасибо на добром слове, – встаёт. – Через час обед будет. Вы справитесь с детьми?

Киваю, и он уходит.

Не поверил. Блин!

Когда я пригоняю своих притихших подопечных на обед, оказывается, что вся команда тоже там. К такому повороту дел я несколько не готова, но успеваю сориентироваться: рассаживаю детей за свободными столами. Их, к счастью, хватает. Дети шушукаются, поглядывая на наёмников. Те ведут себя примерно так же, косятся на нас, переговариваются на муданжском. Преимущество у них, впрочем, невелико: среди нас разве что у шести человек всеобщий – единственный родной язык, а остальные – такие же билингвы, как я. Так что мы тоже можем на непонятной муданжцам фене ботать, хоть и не все со всеми.

Поначалу сидим тихо, носы в тарелки, мы в своём углу, наёмники – в своём. Нам всем выдано по маленькой пиале с очередным травяным чаем, правда, на сей раз не из могильника. То ли побоялись, что мы все заснём, то ли хармалу они пьют исключительно в минуты волнения. Дети от зеленоватого настоя, естественно, воротят носы. Муданжцы хмурятся.