Фаина Раневская сыграла блестяще, так, что на следующую съемку была приглашена сразу же. Это был фильм «Мечта». И пусть там Раневская играла роль опять не самую главную, она снова запомнилась зрителям яркостью образа, жизненной правдой.

Были и другие съемки и фильмы.

Тут мы вынуждены опять немного отвлечься, но уже по другому поводу. Пусть большевики считали талантов кино своими драгоценными камешками, но был один нюанс, который в Советском Союзе стоял над всеми ценностями мира. Это – Его Величество Донос. 1937–1938 годы оказались страшными в своей беспощадной «чистке». Это был жутчайший террор, когда по одному только слову человека могли попросту уничтожить.

«Он неодобрительно высказывался о советской власти». Это было приговором, окончательным и безжалостным.

Днем страна жила как будто спокойно и даже весело. А ночью воронки колесили по улицам, собирая свою жатву. Счет жертв шел на миллионы. Никто не был защищен! Жену самого всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина обвинили в шпионаже и бросили в застенки! Что говорить о простых актерах, если в лагеря шли выдающиеся ученые, врачи, военачальники, писатели, сами коммунисты сплошным потоком. Ко всему прочему, Фаина Раневская принадлежала к той самой национальности, к которой в это черное время у товарищей чекистов вдруг проявилась особая бдительность.

Вот таким было то время и обстоятельства вокруг одного случая, о котором мне и хочется сейчас рассказать.

Итак, Фаина Раневская после спектакля вернулась домой, поужинала, легла спать.

В это время в самом центре Москвы, в Кремле, товарищ Сталин проводил прием. Глубокой ночью? Не удивляйтесь, у тогдашнего вождя мирового пролетариата были свои фокусы. Обычно он спал до полудня, работал до двух-трех часов ночи. Почему бы и нет?! Пусть страна видит: светятся окна кабинета товарища Сталина! Не спит, болезный, все работает на благо великой страны!

На тот прием были приглашены режиссеры, бойцы идеологического фронта. Сталин решил поблагодарить этих товарищей за создание очередного фильма о великой победе революционной мысли и роли коммунистов в пробуждении рабочего класса.

Так вот, товарищ Сталин остался очень доволен фильмом. Он его устроил, что называется, по всем параметрам. Будучи в хорошем настроении, Сталин шутил, разговаривал о работе режиссеров и игре актеров.

В ту пору одним из самых известных актеров был Жаров. Он играл роли очень ответственные, идеологически выверенные, был любимцем всего партийного аппарата.

И вот товарищ Сталин глотнул красного вина за здоровье такого актера и заявил:

– Очень хорошо играет товарищ Жаров. Очень профессионально играет, правдиво. И вот что интересно: как товарища Жарова ни оденут, как его ни загримируют, а все равно в фильме сразу все узнают – это товарищ Жаров. А вот есть у нас еще актриса, товарищ Раневская. Она и не переодевается, и прическу ей не меняют, а в одном фильме она – одна, а в другом фильме – совсем другая. Не узнать. Сильная актриса.

Для Жарова, любимого всем советским народом, это было ужасающее сравнение. Сталин вольно или невольно задел тему, самую главную для любого актера – о магии перевоплощения. Когда исполнитель без всякого грима превращается в своего героя до такой степени правдоподобности, что в молодом человеке с галстуком-бабочкой зритель способен увидеть Кощея Бессмертного, если актер этого захочет.

Одновременно это была высшая оценка таланта Фаины Раневской.

Михаил Ромм, который присутствовал на этом приеме и слышал слова Сталина, бросился искать телефон. Ромм был очень порядочным человеком, интеллигентным и умным. Он понял весь смысл сравнения Сталина.

Звонок поднял Фаину Раневскую с постели. Она вскочила в страшном смятении. Поначалу ей показалось, что звонят в дверь. Это могло значить только одно: за ней пришли. Но звонок был телефонный. Но спокойнее Раневской не стало. Ее сердце почти замерло.

– Алло, слушаю, – стараясь подавить волнение, сказала в трубку Раневская.

– Фаиночка, дорогая, я вас поздравляю! – закричал счастливый Михаил Ромм. – Сам похвалил вас! Он лично отметил вашу игру!

Сам – это значило Сталин. Как некогда древние славяне не называли медведя своим именем, так и советские люди старались не произносить имя Сталина всуе.

Ромм пересказал слова Сталина об игре Жарова и Раневской дважды, потом еще раз.

Фаина Раневская не замечала, как по ее щекам текли слезы. Она горячо поблагодарила Ромма, накинула на плечи домашний халат. Актриса открыла шкафчик и увидела там бутылку дорогущего коньяка, которую ей презентовали недавно после одного спектакля от имени «трудящихся шарикоподшипникового завода».

Бутылка есть, причина, повод и желание выпить тоже налицо, но с кем? Не станешь же пить одна, в половине третьего ночи?

Фаина Раневская с бутылкой вышла из квартиры. Кругом царила тишина. Она решительно направилась в дворницкую, расположенную в цокольном этаже дома.

Стоит отметить, что в то время дворник следил не только за чистотой и порядком во дворе и доме. Это был еще и, так сказать, милиционер на общественных началах. Как правило, внутренние дворы домов имели ограду, были и ворота, которые запирались. Ключи от них хранились у дворника. Он был и сторожем, и охранником.

Из этого следует категорический вывод: дворник не должен спать ночью!

Вот к нему-то и направилась Фаина Раневская. Дворник, мужик пятидесяти лет, с окладистой бородой, спал богатырским сном.

– Митрич, вставай! – с порога закричала Фаина Раневская, ориентируясь на здоровый храп.

Тот мгновенно смолк. Под низким потолком загорелась тусклая лампочка, засиженная мухами.

– А я и не сплю! – пробасил испуганный Митрич, пытаясь проморгаться, растирая кулаками смятую рожу. – Фаина Георгиевна, как есть не сплю! Вот давеча говорили, пытался один гражданин влезть к нам во двор с непонятными намерениями, так я того, чтоб его не испугать, свет погасил, а сам весь внимание, выслушиваю…

Митрич наконец-то проморгался и сейчас застыл в немом удивлении. Перед ним стояла такая уважаемая женщина, артистка Фаина Раневская, в домашнем халате, из-под которого свисала до пола ночная рубашка. Но воображение не успело проснуться в его мозгу и нарисовать картину пожара или иного несчастья, которое могло заставить женщину в таком виде прийти в его дворницкую.

Фаина Раневская выставила из-за спины бутылку с коньяком и сказала:

– Митрич, иди к черту со своим воришками. Видишь – коньяк у меня. Давай, доставай посудинки, выпьем!

– А что же, это мы мигом, это можно. Что ж не выпить с культурной женщиной, если ночь тихая да спокойная, – подгонял сам себя Митрич, смахивая с небольшого стола крошки, ставя на него стаканчики, пододвигая колченогий стул для Раневской. Он подождал, пока гостья устроится, потом присел сам.

– Наливай, Митрич. – Фаина передала ему бутылку. – Есть причина, дорогой мой человек.