Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ишь, ты,– думаю я,– так вот они откуда у нас, думские каникулы, по неделе, но двадцать раз в году. Полезного, ничего не переняли, один лишь разгуляй. Мало диссертаций слизывали, так и тут сплошной плагиат.
Ну, кто ответ держать будет?– рыкнул грозный царь, и посохом с силой об пол, – Кто скажет, где денег взять, когда вся казна пропита, про дуванена? Царь персидский денег просит, поиздержался нехристь, шах ичкерийский взбунтоваться грозит, чтоб у него мудя, на челе выросло. А я сиротинушка? Совсем до ручки дошел: в баню, без девок, без мыла хожу. Доколе, я это терпеть буду?
И взором чернявым, многообещающим таким, карами грозящим, по думным боярам провел. Двое по сторонам у кресла стоящие, алебардами потрясли, наглядно, царский взгляд, подтвердили.
Шапки высокие затряслись. Я сразу, прикинул. Если шапки так трясутся, какой – же каруселью под ними-то все ходит. Смотрю, толкают на середину какого-то боярина. Он назад, а его снова, уже с пинками, на середину. Худородный, по шапке из чернобурки, видно, крайнего нашли, которого не жалко. Ему перед царем и ответ держать. Снял он шапку, мехом потное лицо подтер, глазищи в потолок упер. Перекрестился три раза и завел:
– Сударь наш, государь! Хоть сразу руби, хоть погодя. Но вот на неделе то этой разгульной, мысля ко мне пришла. Умная мысля, она, ведь государь, всегда опосля. А ко мне, вообще, не думой пришла, государь-надежа, а в образе девки моей, дворовой Настехи – засранки. Медведь о прошлый год в малиннике пугнул, С тех пор и прозвище такое. А так, ну вся при всем, начнет веником охаживать печка – каменка, от благодати краснеет.
– Я сейчас тебя, дрыном вон этим отхожу, да так, что хоромы затрясутся. Что тянешь – то, чай, не Настьку за вымя. Глаголь, раз начал, – сверкнул чернявыми глазами, царь Иоанн.
– Неделю всю, надежа наш царь – государь, каждый день, а то и по два раза на дню, она у меня на починку сарафана по копеечке испрашивала.
–Горяч, смотрю я, больно ты. Терпежу в тебе нет. Разденется то пока, не дождаться что ль? Хотя мы тоже, рысаками-то бывали, знамо дело, если приспичит, – почесал бороденку государь, – дальше глаголь,
Баба разодетая, от этих его слов, вспыхнула вся, и платочком, обмахиваться стала.
– Да мигом раздевалась, грех жаловаться, да и в баню в сарафане-то, никто и не ходит, – улыбнулся худородный, – Но на починку копеечку, все равно, каждый день брала.
– Она тебе, мозги-то веником не вышибла, забыл перед кем, и зачем стоишь, дубина стоеросовая,– рявкнул государь, и палкой своей, боярина хрясть.
– В этом деле он тоже специалист, – мысленно оценил я удар, – что палкой, что сапогом, не промахивается, – Надо бы и нашим перенять. И не затратное дело, – жердин в лесу не меряно, хоть каждый день по всем стучи. А уж доходчиво как. Представил я, как президент, думу государственную лупит. Сразу на душе легче стало. А сам в думах этих, по ступеньке к краю продвигаюсь. А то посох близко свистит , не зацепил бы в азарте, ненароком..
А ушибленный, боярин худородный, на колени хрясть, лбом о плиты хлоп. Звон по хоромине пошел. Опять хрясть – хлоп. Про лоб не знаю, но плита, от удара трещинку посредине дала.
4
–Не вели казнить, – орет, – завсегда успеешь. Вели слово молвить. И между словами – хлоп, хрясть, хлоп, хрясть.
Вот это дисциплина, – мысленно аплодирую царю, – аж, завидки берут.
– Договаривай,– милостиво разрешил тот.
–Она в отца своего такая, Настька-то,– поднял голову худородный боярин, – от Тишки – мастера. На всю округу, славен тот мастер. Да, что на округу, и за пределами, слава о нем идет.
– Ишь, ты, – удивился Иоанн, – а чем так прославился? Ты, на ноги-то, встань, чай не полке в бане расщепился.
По деревням ходит, надежа – царь, и деньги на починку изб собирает, – поднялся боярин, – Подойдет к избе топором по углу постучит, и говорит хозяевам, – худо дело-то ваше. Изба – то, на ладан дышит. Неси-ка брат деньгу малую, я тебя в очередь запишу. Править надо избу-то.
– Ага, ага,– задрожала бороденка царя, – ну и как? Поправляет, аль нет, песий сын.
– Да, не. Деревень много, очередь растет, внукам не дождаться. А Тишка, Тимохин сын, холоп мой, землицы у меня прикупил, работников нанял, терем каменный возвел. Топор свой, в золото и каменья оправил, и в красный угол повесил. С утра до вечера к нему в терем, очередь стоит, на починку изб записаться, все по денежке малой несут. А он им все, – Не скажу кода, времени в обрез, не знаю куда, в какую деревню, завтра пойду. Вас нуждающихся сколько? А я мастер такой умелый да знаменитый, на вас на всех один.
–Так, так, так,– затряс бороденкой Иоанн, – значит денежки сейчас, а кода, не знаю.
И меня от услышанного, сапогом шмыг, – Вставай, червяк чернильный, – приказывает.
Вскочил я на ноги. В рот ему смотрю, лысину под углом держу, рука с пером над свитком занесена.
– Пиши, царский указ, – грозно так говорит мне. И посохом подтверждает, по полу стуча,
– Тишку этого Тимохина, пса безродного, сей временем, ко мне, со всеми барышами своими, чадами и домочадцами, – дальше, собака пиши.
Это мне он. Обидно конечно, но время такое. Столбом застыл в ожидании.
– Учредить безотлагательно приказ ремонтный для укрепления изб в царстве нашем! Подушно по копеечке со всех в приказ собрать, пересчитать и в царскую казну передать. А головою в приказ, назначаю. Как тебя? – спросил он, худородного.
– Так, Медведки мы, Дмитрием звать, Как батюшку-то моего Анатолия, медведь напугал, так с тех пор и Медведки.
– Так родня ты, выходит, полюбовнице своей, засранки, – затряс бороденкой, веселясь, государь, – по медведям, как раз и родня.
Следом, как по команде, задергались от смеха бояре.
– Батюшка, на бегу, порты сдернуть успел,– увидев, что гнев, обошел его, добавил худородный.
Святочки-внучатки!– вслух рванулось из меня,– так вот откуда ноги – то у наших квитанций за капремонт растут. Плати туда, хрен знает куда, купи то, не увидишь что. Так вот оно откуда? Историк ушлый, видать в думу пролез, и вычитал в анналах. До него, эти избранники, что в думе, в анналы не заглядывали. В исторические, то точно. Сплошной плагиат кругом. Граждане бояре,– завыл я на всю хоромину,– иго на Руси