Вольф не понимал, что на нее нашло. Конечно, девушка верна памяти своего отца, поэтому яростно его защищает. И вдруг до него дошло, что она, видимо, очень любила Бэра. Ему было трудно представить, как можно любить огромного пузатого разбойника с непредсказуемым характером, которого все считали жадным пройдохой. Но, глядя сейчас на дочь Бэра Ролингса, у Вольфа не оставалось сомнений в возможности такой любви. Ею горели фиалковые глаза, а кроме преданности и любви, в них было еще и нечто другое – боль утраты. Эта боль каленым железом прожгла ее душу, оставив печальное клеймо. На него смотрела девочка-подросток, отчаянная в своей храбрости, таким может быть только ребенок, терзаемый невыплаканным горем. Бэр умер больше четырех месяцев назад, его застрелил охранник после ограбления банка. Для мирных, законопослушных жителей Запада это не было потерей, скорее наоборот. Но для одной странной, гордой девушки смерть Бэра стала мукой.

Ребекка Ролингс горевала по своему отцу. – Ну, довольно, – наконец сказал Бодин в ответ на ее длинную гневную тираду. – В следующий раз сначала хорошенько подумаю, прежде чем скажу дурное слово об умершем.

Ребекка молча кивнула. Ее губы немного дрожали. «Если она когда-нибудь узнает, что натворил Бэр в Паудер-Крике и как его ненавидят местные жители, – думал Вольф, – это ее раздавит». Конечно, рано или поздно она все равно узнает, тем не менее он вовсе не считал, что подобное открытие должно свершиться именно сегодня ночью. Девушка казалась такой усталой и измученной, он даже беспокоился, как можно оставить ее одну в пустом, необжитом доме.

«Это не твое дело, – сказал он себе. – С какой стати ты должен о ней беспокоиться?»

– Я возвращаюсь, – резко произнес Бодин, решив, что непродолжительное общение с дочерью Бэра Ролингса внесло полнейший разлад в его мысли. – Спрашиваю последний раз: вы действительно хотите остаться здесь одна?

– Шериф, мне просто не терпится остаться тут одной.

Ему не понравился ее раздраженный тон. Глядите, какая смелая! Пусть пеняет на себя, если привидения выгонят ее сегодня ночью из дома к койотам и змеям. Но это вовсе не его проблема.

Вскочив на спину своего Дасти, он развернул коня в сторону дома, который располагался на участке, граничащем с землей Ребекки Ролингс, и перед тем как тронуться с места, в последний раз взглянул на нее. Ее тонкий силуэт выделялся светлым пятном на фоне дома. Тьма сжималась вокруг нее, словно укутывая толстым одеялом, и она казалась трогательно беззащитной и одинокой, но в то же время непреклонной, с высоко поднятой головой и холодной решимостью на красивом лице.

– Остерегайтесь неприятностей, мисс Ролингс, – напомнил он вместо прощания. – Я буду за вами присматривать.

– Привезите мои деньги! – крикнула она вслед, когда Вольф пустил коня в галоп, и смотрела, кусая губы, пока он не скрылся за холмом.

– Мисс Ролингс, могу ли я рассчитывать, что вы сделаете меня бесконечно счастливым, позволив вас поцеловать?

Детские мечты, ставшие воплощением тайных желаний и надежд, бунтовали в голове, заявляя о своем несогласии с тем, что человек, который играл в них главную роль, сейчас без оглядки скачет прочь.

Неся в себе новую боль, казалось, пронзившую насквозь ее сердце, Ребекка медленно пошла в обветшалое жилище. Плечи у нее поникли, в висках стучало. Ее новый дом оказался всего лишь противной мрачной развалиной.

А Вольфу Бодину даже не пришло в голову занести вещи в дом.

Ну и пусть. Она не нуждается в его услугах. Ей вообще никто не нужен.

Где-то совсем рядом завыл койот, ветер зашуршал в листве, какой-то зверь с треском продирался сквозь кустарник.

Стоя на пороге дома, Ребекка огляделась по сторонам, затем быстро подбежала к сундуку и с проклятиями, совсем не подобающими леди, втащила его в дверь.

На кухонном столе стоял керосиновый фонарь. Слава Богу, она не забыла купить вместе со свечами еще и спички. Пошарив в темноте по пакетам, Ребекка зажгла фонарь и в уютном янтарном свете, наполнившем комнату, сразу почувствовала себя бодрее. Все-таки даже самый тусклый свет – мощное оружие против тьмы за окном, а толстые бревенчатые стены внушают чувство безопасности, за ними как в крепости. Взяв со стола фонарь, Ребекка начала обход своего нового дома.

Внутри он выглядел не лучше, чем снаружи, но и не многим хуже, чем она ожидала увидеть.

Четырехдюймовый слой пыли лежал на полу, грубом деревянном столе, на полках, подоконниках, на продавленном диванчике со спинкой в виде верблюда, который, собственно, был единственной порядочной мебелью в доме. Во всех комнатах стоял запах плесени. Должно быть, помещение годами не проветривалось.

Ребекка медленно шла по своему новому жилищу, внимательно осматривая владения и стараясь не пугаться того, что предстояло здесь сделать. На окнах висели грязные, пожелтевшие от времени занавески, в кухне, кроме прочего, стояли деревянная скамья, изрезанная, покрытая царапинами, и колченогие табуретки. Ребекка вздохнула с облегчением, увидев в углу чугунную печь. Хотя она была старая, с отбитыми углами, но выглядела очень уютно, так же как широкий камин и дымоход, при виде которых у Ребекки потеплело на душе. Кажется, Амос Пистоун вел спартанскую жизнь, поскольку в смысле красоты и удобства дому не хватало многого. Зато, как с радостью обнаружила Ребекка, от прежнего хозяина осталась необходимая кухонная утварь: чугунные горшки, кастрюли, сковородки, кофейник, тарелки, ложки, вилки, ножи, которые в ожидании своего часа пылились на полках. Обследуя кухню, Ребекка набрела на кладовую, где обнаружила желтый непромокаемый плащ, лежащий аккуратно сложенным в ящике вместе с ведром, коробкой спичек и веревкой. Это, конечно, не мешок с драгоценностями, но все же очень полезная находка.

Ребекка осторожно прошла в спальню, почти такую же большую, как и гостиная, с таким же убогим и скудным убранством, только на полу здесь лежал ковер из красных и синих лоскутов. Здесь стояла большая железная кровать с соломенным матрасом и пуховым стеганым одеялом, по-видимому, когда-то имевшим синий цвет. Наискосок от кровати располагался деревянный комод, на котором стояли еще один керосиновый фонарь, пара медных подсвечников, потрескавшийся эмалированный кувшин и ваза.

– Добро пожаловать домой, мисс Ролингс, – сказала она, и стены, казалось, насмешливо повторили ее слова.

Ребекка с мрачной решимостью закатала рукава.

Несколько часов спустя она наконец решила, что дом готов для ночлега, и усталая, но с чувством необычайного удовлетворения окинула взором дело своих рук. Полы были теперь выскоблены, то же самое проделано с потолками. Сильный запах щелочного мыла и уксуса наполнил комнаты, а из открытых настежь окон лился свежий ночной воздух.

Ну вот, уже лучше. Работы здесь еще невпроворот, дом оставался почти таким же диким и необжитым, но Ребекка велела себе не очень привередничать. Ей доводилось спать и в более жутких условиях, когда Бэр со своей бандой разбивал лагерь под проливным дождем и единственным укрытием им служила листва на деревьях. В открытом поле они пережидали снежную бурю, неделями прятались в заброшенных каменоломнях или сырых пещерах. Они ночевали в самых дешевых гостиницах, кишащих блохами, ютились вместе с крысами в полусгоревших заброшенных лачугах вдвое меньше и вдвое грязнее ее нового дома, жили в пропахших табачным дымом комнатушках салунов и борделей.