Трех человек для грядущей операции вполне достаточно. Слава Бирюков остается на базе. Судя по вдохновенному выражению, блуждающему на его лице, в голове нашего генератора идей зреет мысль. Какие-то неведомые пока нам кусочки информационной мозаики начали выстраиваться в его мозгах в стройный узор, и рисунок этого узора манит и притягивает к себе капитана Бирюкова неодолимо, словно блеск сокровищ Эльдорадо. Он бросает томные взоры на компьютер, явно ожидая нашего ухода, чтобы слиться с ним в экстазе. Дело известное. Впрочем, результаты подобных сеансов порою превосходят всякие ожидания.

А вот и мы. Тагир смотрит на нас оценивающим взглядом. Ему что, он остается в машине. Его задача — когда объекту наблюдения надоест-таки созерцать памятник дворянско-мещанской солидарности, упасть ему на хвост и висеть у него на филейных частях, пока господин подполковник не доберется до своего дома. Не только товарищей из ФСБ учили высокому искусству филерства. Мы это тоже умеем.

Со мной, в общем-то, тоже особых проблем нет. Форму свою майорскую я, конечно, не надевал давненько, но носить её ещё не разучился. Человек в форме и заметен и незаметен одновременно. Взгляд автоматически вычленяет его из толпы прочих штатских и продолжает скользить дальше, не фиксируясь на увиденном. Когда же людей в форме много — отличить одного от другого можно только специально задавшись этой целью. В клубе Министерства Обороны, я думаю, их будет много. От Красной площади до него рукой подать, так что место для залегания на грунт — лучше не придумаешь.

Валера преобразился. То есть, не то чтобы он перестал походить на громилу-налетчика и превратился в точную копию матери Терезы. Нет. Но теперь он похож на налетчика американского. Этакого техасского ганфайтера. Не хватает только стетсоновской шляпы и пары «кольтов» у пояса, чтобы затмить Клинта Иствуда в голливудских прериях. Однако сегодня нам не придется брать почтовый дилижанс, не ожидается даже мало-мальски стоящей потасовки в салуне «Семь Лун», а потому на груди у него драгоценный фотоаппарат «Никон», в кармане аккредитационная карточка на имя корреспондента «Балтимор кроникал» Джойса Макферсона, а в голове сплошной американский диалект английского языка.

С языком у нас вообще строго. Когда, попав в стены центра, мы столкнулись с этой проблемой, многим нашим ребятам пришлось здорово попотеть. Знание двух-трех иностранных языков было делом обязательным, и никакие поблажки здесь не делались. Мне было чуть проще. Благодаря своей прабабке, о которой я уже как-то упоминал, кроме русского, я достаточно бойко, как мне казалось, владел польским, французским и английским. Оказалось, что недостаточно. Когда после изнурительных марш бросков, работы на тренажерах где-нибудь в Балашихе или Суханово или многочасовых тренировок в Искусстве Пресечения Боя, приходишь в лингафонный кабинет, на традиционное хау ду ю ду, хочется ответить что-то такое исконно русское, что вся иностранщина в один момент вылетает из головы… точнее раньше вылетала. Теперь — все о’кей.

Последняя проверка. Согласование действий. Контроль связи. Все в порядке. Что ж, как говаривал один из советских лидеров: «Цели ясны. Задачи определены. За работу, товарищи!»

Половина третьего. Самое время идти. Прогуляться не спеша по Берсеневской набережной. Почитать мемориальные таблички на огромной Сталинской высотке. Лениво откозырять спешащим в увольнение кремлевским пограничникам. Выгулять на Красную площадь, и следуя традиционным туристическим маршрутам, продефилировать через неё от Александровского сада к боярским хоромам на улицу мятежного казачьего атамана. Вон он, памятник. Вот он, во всей красе. Объевшиеся достопримечательностями туристы, лениво скользят взглядами по величественным фигурам монумента, безнадежно пытаясь вспомнить, в честь чего поставлены здесь эти мужики. Пустое занятие. А вот в честь чего поставлен у пьедестала спасителям Отечества высокий грузный мужчина, лет пятидесяти-пятидесяти пяти, из прохожих, пожалуй, знаю один лишь я. Он нетерпеливо смотрит на часы, то и дело бросая изучающие взгляды на скользящие мимо него фигуры.

Нервничает. Аж как-то странно. Вроде бы с его опытом работы можно вести себя более конспиративно. Прохожу мимо, не обращая внимания. Вот Лобное Место. В свое время отсюда оглашались смертные приговоры, однако я не удивлюсь, если в скором времени оно послужит эстрадой для какой-нибудь очередной заезжей знаменитости. Делаю заведенный круг вокруг него. Где же, где, как выражаются в официальных протоколах, сопровождающие лица? Пожалуй, вот тот фотограф, настойчиво предлагающий прохожим снятся на фоне памятника. Кто еще? Отсутствующим взглядом рассматриваю праздношатающихся туристов. Стоп! А это кто такой? К грузному мужчине, ждущему «как ждет любовник минуты верного свидания», когда же появится незнакомец в пальтишке сереньком и с журнальчиком «Огоньком», развязанной походкой подруливает какой-то моложавый тип. Неужели я ошибся? А нет, все в порядке. Тип достает сигарету и, видимо, просит огонька. Кажется, отсюда я слышу — щелчок зажигалки. Пора уходить. Задерживаться дольше опасно. Краем глаза вижу, грузный мужчина опускает вниз сжатую в кулак руку и распрямляет пальцы. Ложная тревога. Что ж, прощайте подполковник Скороходов. Судьба разлучает нас. Впрочем, полагаю, ненадолго. Дальнейший мой путь в клуб Министерства Обороны. Дальнейшая обработка объекта, дело нашего кубанского ковбоя. Я могу предсказать, как это будет. Группа англоязычных туристов подойдет к памятнику, чтобы наконец узнать от гида, чем таким прославились изваянные здесь герои. И улыбчивый разбитной американский парень, словно сошедший с рекламного щита «Мальборо», выбирая лучший ракурс для памятной фотографии, случайно наткнется на стоящего за его спиной мужчину. «Оh, Sorry, Sorry!» — начнет смущенно извиняться американец, по дурацкой американской традиции хватаясь руками за свою жертву. Представляю, какую мину скорчит при этом наш подопечный ветеран госбезопасности. Интересно, как бы выглядело его лицо, знай он, что с этой секунды на его костюме работает миниатюрный передатчик-маячок, способный действовать десять часов в автономном режиме. Знай он, что с этой секунды каждый шаг его будет высвечиваться на электронном карт-планшете в машине капитана Насурутдинова!.. «До встречи, товарищ подполковник», — мысленно прощаюсь я с Павлом Филипповичем, передавая объект наблюдения по эстафете.

Вот и клуб. Сержант на посту у лестницы поднимается при виде офицера и заученно отдает честь. Козыряю в ответ и протягиваю ему свое удостоверение. Боец внимательно изучает фотографию. Что ж, разница между ней и оригиналом не существенна. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж и прохожу в буфет. Самое подходящее место для того, чтобы дождаться результатов операции.

Беру обед. Расплачиваюсь. Обвожу зал взглядом в поиске свободного места. Вон, у стены, подходящий столик. Два офицера в полевых камуфляжах, медленно и размерено поглощают макароны с бифштексами: едят, прям-таки смакуют. Лица худые, осунувшиеся. Скорее всего, «чеченцы». Впрочем, в империи, ведущей практически непрерывные войны во всех своих колониях, по внешнему виду тяжело установить, из какой именно горячей точки прибыл офицер. Подхожу к столику.

— Разрешите?

Привычный прямой взгляд в глаза. Потом вскользь вниз, слегка задержавшись на орденских планках. Свой!