Он, прихрамывая, стал подниматься по опасно крутой лестнице, чтобы присутствовать при разъезде гостей. Джентльмены (мистер Тобиас Отс в том числе) уже стояли перед открытой входной дверью и оживленно комментировали начавшийся дождь.

— Пальто. — На ходу прошипел Констебл, который спешил в конюшню за кучером.

Мэггс попытался спокойно выполнять свои лакейские обязанности, но его пугала мысль, что Тобиас Отс в любую минуту может уйти. Наконец, когда гости кое-как разобрались со своими пальто и плащами, Мэггс остался у открытой двери, хмурясь от ветра, бросавшего струи дождя ему в лицо.

В прихожей Отс, прощаясь с мистером Баклом, крепко пожимал ему руку.

— Для меня это большая честь, сэр, — говорил ему Перси Бакл, и на его щеках снова горели красные пятна. — Это непостижимо, просто невероятно. Еще год назад перед Рождеством я и мечтать не мог пожать столь знаменитую руку.

Отс был явно доволен высокими похвалами.

— Я чувствую, здесь кроется некая загадочность.

— Вы мне льстите, сэр. Вы хорошо знаете моего друга мистера Хауторна, а это значит, что моя жизнь для вас вовсе не загадка. Вы знаете, что у меня была небольшая лавка в Клеркенуэлле, против Коппайс-роу. Весьма скромный доход, сэр, и вы, я уверен, это слышали. У меня не было секретов от вашего друга. Все актеры театра знают, с чего я начинал.

— Удивительно интересная история, — согласился Отс, улыбаясь. — Ученый и бакалейщик одновременно.

— Боюсь, никудышный ученый.

— С немецкими весами на прилавке и сыром в банке с надписью «Печенье»?

— О Господи! — воскликнул Перси Бакл. — Кто вам рассказал это?

— Мой секрет, — ответил Отс, продолжая трясти руку Перси Бакла. — Он в том, что я покупал сыр в вашей лавке, но никогда даже вообразить не мог, что мы с вами встретимся при иных обстоятельствах. Это был чудесный вечер для меня, мистер Бакл, мне приятно, что вы так уютно здесь обустроились со слугами и с вашими томами Гиббона.

— Господи, надеюсь, вам понравился мой сыр.

— Разумеется, понравился, — ответил Тобиас Отс, перестав трясти руку Баклу, но не выпуская ее. — Очень понравился, я тут же перешел через улицу к витрине пекаря… у него можно было купить что-нибудь к сыру…

— К мистеру Фрипоулу…

— Его звали Фрипоул?

— Он умер, — напомнил ему Бакл.

— Да, умер. Я купил тогда булку и устроил маленький пикник в старом церковном дворе на Каттерс-Клоуз у Саффон-Хилл.

— Вы все помните, а, мистер Отс?

— Да, — ответил Тобиас Отс и, извинившись, отпустил руку Бакла. — Это, — продолжил он и свободной рукой обвел вокруг хозяина, лакея, открытой двери, — это был вечер памяти… спокойной ночи, Джек Мэггс, эсквайр.

— Доброй ночи, сэр, — ответил Джек. Ему ничего не оставалось, как стоять, словно полный дурак, и смотреть, как от него уходит ненаказанным обокравший его человек.

Зато Джеку Мэггсу повезло в том, что его тут же отправили спать.

Он поспешил по лестнице на свой чердак. Еще до того, как войти в комнатушку, он погасил свечу и, подбежав к окну, открыл его. Высунув голову, он, не жалея, подставил под дождь свою замысловатую прическу.

— Клянусь, — услышал Джек теперь уже знакомый ему голос. — Я уверяю тебя, Хауторн. Ты ошибаешься, сильно ошибаешься.

Джек Мэггс поднял раму окна как можно выше, пока где-то что-то не заело, но он уже мог протиснуться, словно удав, в открывшуюся щель, сначала вперед ногами в туфлях с пряжками, потом животом и плечами (довольно болезненно), пока наконец не ступил ногой на замшелый шифер крыши. Он оказался на уровне третьего этажа, внизу была улица с тонкой нитью сточной канавы.

От высоты могла закружиться голова, поэтому, держась рукой за раму, он еще раз глянул вниз и убедился, что слух не подвел его: внизу под дождем он разглядел маленькую фигурку Тобиаса Отса.

— Я мог ошибиться лишь в оценке того, что лично происходило между вами, — говорил Хауторн. (Одну ногу он уже поставил на подножку кареты мистера Бакла, но, похоже, все еще медлил сесть в нее.) — Но я не ошибаюсь относительно некой бесовской страсти в атмосфере.

— Я уверен, что ты ошибаешься.

— Я наблюдал за вами, — настаивал на своем Хауторн, — обе стороны были в дурмане.

Джек Мэггс снял руку с оконной рамы и пополз по скользкой крыше, пока не достиг крыши соседнего дома и наполовину открытого окна на чердаке особняка мистера Генри Фиппса.

Когда Мэггс, поддев оконную раму, попытался поднять ее повыше, он услышал грохот окованных железом колес по булыжной мостовой. Глянув вниз, Мэггс увидел, как карета с гостями тронулась. На запятках, вытянувшись во весь рост, стоял Эдвард Констебл.

Тобиас Отс, однако, пошел пешком. Он пересек по диагонали Грэйт-Куин-стрит и явно направился в восточную часть города.

Чердачное окно мистера Фиппса легко поддалось нажиму и прекрасно открылось во всю свою высоту.

Джек Мэггс свободно проник в него. Но там он сначала наткнулся на умывальник и с треском опрокинул на пол кувшин с водой. Чертыхаясь, в неожиданном приступе раздражения он расшвырял ногой осколки. Дверь он нашел легко, а затем и лестницу вниз. В полной темноте, без препятствий быстро спустился на два этажа вниз, однако на площадке первого этажа неожиданно упал, натолкнувшись на оставленный кем-то сундук. Из опрокинувшегося сундука по лестнице вниз покатились серебряные сахарницы и чайники, увлекая за собою незваного гостя. Очутившись на ковре в холле, Мэггс лежал, окруженный рассыпавшейся, но невидимой ему в темноте посудой.

Он медленно поднялся, чувствуя боль в спине и покалывание в ребрах.

Ради чего он так старался? Неужели для того, чтобы стоять, как вор, в доме Генри в грязных бриджах, весь покрытый лондонской сажей?

Он осторожно открыл входную дверь и тут же устремился вслед за Тобиасом Отсом по Грэйт-Куин-стрит, хромая, в нестерпимо жавших туфлях.

— Я, возможно, мог ошибиться относительно того, что произошло между вами лично, — продолжал своим зычным голосом Генри Хауторн. — Но я не ошибся в отношении темной дьявольской страсти, которая витала в воздухе.

— Ты ошибаешься.

— Я наблюдал, — настаивал актер, сжав плечо Тобиаса Отса и довольно сильно, потому что тот поморщился, как от боли. — Я наблюдал: обе стороны были совершенно одурманены.

— Снимаю шляпу перед богатством вашей фантазии, дядюшка.

Тобиас не мог отдалиться от собеседника, ибо боялся, что Хауторн еще сильнее повысит голос. Он только надеялся, что гости, с нетерпением ждущие, когда Хауторн наконец сядет в карету, подумают, что слово «страсть» касается только что закончившегося ужина.

— Послушай, Хауторн, ты все же не отдал должного ни одной из сторон.