Я занялся аналитикой, и выяснилось, что нет ни одной европейской страны, откуда не было бы писем. Судя по количеству писем, желание встретиться со мной было у огромного количества людей. И многим я могу помочь. Не всем, конечно, но многим. Позже подумаю над этим, а пока цель моя конкретная и понятная, и те люди, которые сейчас пишут мне письма, очень искренне желают мне победы. Эту поддержку я чувствую ежедневно и ежечасно. Особенно это заметно в дни, когда я в эфире: состояние мое меняется, мне всегда очень жарко, и тем, кто в такие моменты находится рядом со мной, тоже становится жарко.

Сегодня такой день. Владивосток уже смотрит, и я потихоньку начинаю прогреваться. Мои старики все это время живут исключительно от эфира до эфира. Теперь им есть чем заняться осенними вечерами. Родня собирается за столом, ставят самовар, пьют чай и ждут. Во время эфира страшно переживают и обсуждают все происходящее, а после эфира ждут от меня звонка и высказывают свои претензии. Как-то после одной моей неудачи мама была очень раздосадована. «Ну как же ты не увидел очевидного факта? Ну надо же было ему в глаза посмотреть!»

Родителям было крайне интересно наблюдать за мной. И одновременно им стало не совсем комфортно в городе. Они у меня простые и совершенно не избалованные вниманием общества, а тут под старость лет в одночасье стали известными. К моим старикам стали приходить разные люди: с просьбами, с проблемами, просили дать мой телефон или сообщить, когда я приеду. Какие-то журналисты из местных изданий стали атаковать расспросами. В общем, пришлось мне родителям дать подробный инструктаж. Моим бывшим коллегам по работе тоже доставалось, их тоже все расспрашивали. Моя бывшая сотрудница как-то позвонила и говорит:

— Богданыч, нас тут письмами завалили, что с ними делать?

— В смысле завалили? В адрес таможни пишут?

— Да, так и пишут: Троицк, Таможня, Литвину.

— Леночка, ты все письма сохрани, я все равно вернусь и заберу их.

— Богданыч, ты бы там как-нибудь громко сказал, что ты из Троицка Челябинской области. Нам будет приятно! А то Троицков-то в России немало.

И вот сегодня выйдет в эфир программа, на съемках которой я подошел к Михаилу, ведущему, с просьбой обязательно добавить к слову «таможенник» еще и то, что я из города Троицка Челябинской области.

Мои старики сидят за столом за две тысячи километров от меня и уже смотрят мой эфир, а я просто пылаю от избытка энергии. Температура — 36,6, давление — 110/80, но руки мои горят огнем и еще есть странное ощущение в глазах, они тоже стали какие-то горячие. Раньше мне никогда не приходилось испытывать такой жар в глазах. Вот холод — доводилось. Когда три-четыре часа на улице при минус пятидесяти — глаза подмерзают, а здесь жар, и всегда в это время, в день эфира. Вот это эмоции, вот это поддержка — и в письмах, и в жизни! В таком состоянии у меня есть ощущение, что могу практически все! Состояние какой-то сверхсилы! Пока оно есть — буду просить Бога помочь мне. Пойду пройдусь, попрошу. И немного остыну: на улице легкий минус, и до московского эфира еще час.

Несомненно, эмоции людей имеют скорость света, а возможно, и превосходят ее. Я начинаю «загораться», когда на Сахалине восемь вечера, а пик этого огня приходится на десять вечера по Москве. Да, в европейской части людей намного больше, и очень похоже на то, что их одновременная эмоция делает меня таким. При этом мои физические параметры не меняются. Но люди на улице останавливаются, даже те, кто меня совсем не знают и не смотрят телевизор, они останавливаются — и мужчины, и женщины — и, глядя на них, я понимаю, что они это делают помимо своей воли. Просто останавливаются и смотрят. Что это? Как это использовать? И надо ли — использовать?

В голове вдруг неожиданно всплывает мысль, древняя как сам мир. «Не сотвори себе кумира». Может быть, в заповеди именно это имелось в виду? Может быть, наделяя такой сильной эмоцией своих кумиров, тем самым мы делегируем им всю свою силу? Надо думать, надо крепко думать. Я уже давно знаю, что мысли не случайны, особенно появившиеся безо всякой аналитики. Не сотвори себе кумира.

Пора домой, через десять минут эфир. Мы с парнями садимся у телевизора. Я уже знаю, что там все будет хорошо, но волнение меня не покидает. Каждый раз перед просмотром меня немного потряхивает. Телефон мой уже совсем скоро разорвется от смс и звонков. Урал и мой родной Троицк уже в курсе событий, но отвечать никому пока не буду.

— Папа, а ты думал, что будет после? — Женя был очень серьезен.

— Нет, не думал, но, исходя из писем, работы будет много. Давай не будем торопить события. Скоро декабрь, и скоро все закончится, а пока — смотрим!

Я еще не в главной роли, но двигаюсь к этому каждую секунду, каждую минуту этой трехмесячной эпопеи.

Эфир был очень хороший. Я и так знал, что на предыдущей неделе мне многое удалось, но смотреть со стороны было очень интересно, особенно интересно было наблюдать за реакцией людей, которые все время остаются за кадром. За их глазами, за их жестами. Когда попадаешь в цель — это сразу видно. И, поверьте, это очень приятно — видеть удивленные глаза и осознавать, что это удивление, эту эмоцию вызвал ты.

Надо отдать должное съемочной группе, они умеют ловить эмоции. Работа на площадке без дублей, на все про все — десять минут. По мере съемок я стал понимать процесс: кто за что отвечает, кто что делает на съемочной площадке. На первый взгляд кажется, что нет никаких правил, каждый делает что-то свое, кто бродит туда-сюда, кто чай пьет, короче, разброд и шатание. Но смотришь итоговый результат — здорово! Я стал понимать внутренний юмор телевизионщиков, их термины, их поговорки и пословицы. «Ученье — свет, а неученье — звук!» Интересная у них работа, творческая и очень динамичная. Мне, человеку системы, человеку регламента, вначале очень не хватало порядка. Я даже делал замечания по поводу плохой организации. А больше всего меня тяготило ожидание. Час, два, три. Ты сидишь в напряжении, все время на низком старте, а у них то брак по свету, то брак по звуку, то в самый ответственный момент, когда я вот-вот уже увидел картинку и мне нужно лишь ее запомнить и вытащить детали, какой-то неловкий сотрудник цепляется ногой за кабель и осветительный прибор с грохотом падает на пол — меня моментально, с каким-то невероятным скрежетом, выкидывает на поверхность из этого погружения, и это, наверное, похоже на кессонную болезнь у водолазов, когда вскипает кровь. Но все равно мне все это ужасно нравится! Я всегда мечтал посмотреть на процесс изнутри, и мне это удалось!

Почему-то людям нравится война. Они придумывают себе забавы, в которых всегда есть соревнование с себе подобными. И всегда — с элементами агрессии. Даже невинные в плане агрессии вещи словами обрамляются так, что это все равно война. И этот проект-трамплин не был исключением — в нем была попытка втянуть меня в войну. Слава Богу, я знал своего врага в лицо, и он был исключительно во мне, а не во внешней среде. Но, как ни крути, вторжение в мой мир следовало ограничить хотя бы потому, что к экзаменам надо готовиться серьезно и постараться максимально исключить все риски. Я понимал, что телевизионщикам нужен элемент шоу — а как его добиться? Только через конфликт. Но мой конфликт им снять не получится: нужно зрелище, а моя война — невидима. Значит, необходимо устроить реальный конфликт между участниками проекта.